Венецианский аспид - [48]

– Ох, Нерисса, я сама не своя от беспокойства, – сказала Порция. – Бассанио не подал заявку вовремя, а потому соискать моей руки с ларцами станет только завтра после обеда. А утром до него – герцог Арагонский, а сегодня – князь Марокканский, а ему везет, как немногим. Боюсь я его.

– Знамо дело, госпожа, да только я слыхала, что справедлив он и прещедр.

– Да какая разница, если он духом святой, а телом дьявол?[71] Заставишь меня сдать мою прелесть его смуглейшим ласкам, хоть сестра моя уже на панели с этим Отелло?

– Спокойней, госпожа, не важен его выбор – князя постигнет неудача, я уверена.

– Уверена?

– Абсолютно. – И Нерисса продолжила заплетать ей волосы, чтобы поместились в тиару, когда Порция явится перед князем. За работой же рассуждала: – Конечно, если б дурак совершил смертоубийство, тело, вне всяких сомнений, пришлось бы обмывать мне, да еще и кровь отстирывать с постельного белья, потому как домочадцы тут сплошь трусы и пердоловы, так что дурак, быть может, и услугу мне оказал тем, что оставил дух в твоих тщедушных мехах.

Нерисса отлично знала, что пока Порция беспокоится за собственную судьбу, а это происходит почти все время, слышит она лишь интонации своей служанки, но не слова, поэтому Нериссе нравилось при таких возможностях напевать о своем презрении манером самым что ни есть мелодичным.

Порция же сказала на это:

– Быть может, волосы мне стоит закрепить как-то набекрень, измарать платье, запятнать дыханье чесноком, дабы князь нашел меня неприятной и убрался восвояси, не испытав судьбы с ларцами.

– Дорогая Порция, не глупите – храните себе верность. Князь прозрит вашу неприятность и без чесночного духа.

Не успела Порция сформулировать острый ответ, с пристани донеслись фанфары[72], и женщины переглянулись, вздев от удивленья брови.

– Он странствует с собственным трубачом? – спросила Нерисса. – Быть может, лучше все хорошенько еще раз обдумать, госпожа моя.

Порция двинулась первой по большой лестнице вниз, в вестибюль, где ее встречали два стряпчих Брабанцио, скрюченных и седобрадых, в черных мантиях и академических шапочках. Они сопровождали князя Марокканского и его свиту из шести солдат, все в белях одеяньях с ног до головы, а лица черные, как надраенное эбеновое дерево. У каждого на перевязи по ятагану, у князя ножны изукрашены самоцветами. Князь поклонился – и задержался в поклоне, дабы Порция успела скользнуть ниже по лестнице, словно бы выходя пред ним на сцену, и ответила на его поклон. Нерисса, уже не раз эту мизансцену разыгрывавшая, вприпрыжку сбежала по ступеням следом за госпожой – с таким рвеньем, что груди ее чуть не выскакивали из платья. Эфиопы были покорены.

Князь с трудом отклеил взор от декольте Нериссы и обратился к Порции:

– Госпожа, вы прекрасней всей молвы, что вам предшествует. Неудивительно, что в морях толпятся корабли, везущие к вам воздыхателей со всех краев света.

– Благодарю вас, добрый господин, – ответила Порция. И не смогла утаить презрительной усмешки, коя не осталась князем незамеченной.

– Не погнушайтесь мной за темный цвет, – произнес мавр, – ливрею солнца жгучего, с которым в соседстве самом близком я возрос[73]. Расстаться с этим цветом решился бы я только для того, чтобы у вас похитить чувства, прекрасная владычица моя[74].

– В оценках не следую я лишь подсказке глаз, – ответила Порция, – и в выборе я не вольна к тому же. Но не свяжи, не ограничь меня разумное отцово завещанье, то и тогда б стояли, славный князь, вровень с любым светлейшим претендентом[75].

Вперед выступил один стряпчий – повыше ростом и побелее бородой.

– Условия ему известны, и цену заплатил он за свой шанс. – Стряпчий подошел к двери на террасу и отпер ее ключом, который носил на шее, на цепочке.

– Мои соболезнования в связи с утратой батюшки, – сказал князь. – О кончине его я услыхал, лишь прибыв уже в Венецию, иначе не осмелился б наваливать бремя своих ухаживаний на вашу скорбь, госпожа.

А это значит, решила про себя Нерисса, что интерес его к Порции сводится к политическому союзу с ее отцом в совете, а легендарная ее красота и сильно преувеличенный ум здесь вовсе ни при чем.

Порция тоже уловила подтекст княжьего замечания, проворно подошла к дверям и отдернула полог.

– Вы должны идти на риск, – сказала она, – иль вовсе отказаться от выбора, иль – прежде чем начать – присягу дать, что если ошибетесь, то этой самой даме никогда не будете вы говорить о браке. Поэтому подумайте[76].

– Коль таково будет мое проклятье, – отвечал князь, – утешусь остальными девятнадцатью своими женами.

Нерисса прикрыла рот ладошкой, дабы не расхихикаться, но увы – не сдержалась и чуть фыркнула, чем заслужила положительно драконий взгляд Порции.

Князь обошел вокруг стола, разглядывая таблички на каждом ларце. На свинцовом он прочел:

– «Со мной ты все отдашь, рискнув всем, что имеешь». Дать – за свинец? Рискнуть – из-за свинца? Ларец грозит[77]. – Затем перешел к серебряному. – «Избрав меня, найдешь все то, чего ты стоишь». Чего ты стоишь? Что ж, Мароккский князь, взвесь на ладони стоимость свою. С твоей оценкой если согласиться, то стоишь ты немало