Венецiанская утопленница - [2]

Оркестр в кованой беседке играл мелодию, не вызывавшую желания вальсировать барышню, зато идеально подходившую к пьянству или драке.

Чай пил мелкими глотками содержимое фанфурика и выбирал противника себе по росту. Кроме таксы жены почтмейстера, подходящих спарринг-партнёров не находилось.

– Позвольте!

Сапоги городового (постового полицейского, стоящего на пересечении дорог памятником тишины и порядка и выглядывающего на четыре стороны своих коллег в точно такой же позе, за тем же самым занятием) преградили обзор Готтоффу. Сам полицейский возвышался над моряком восклицательным знаком. Глазами, усами и золотым зубом требовал паспорт.

В начищенных детским трудом голенищах сапог отражалось карикатурное изображение Чая. Городовой аккуратно отодвинул ногой от себя тележку с калекой и стал читать паспорт.

– В городском саду не положено попрошайничать! – внушал постовой, разглаживая усы. – Здесь господа изволят прогуливать благородных животных, а ты у них между ног болтаешься…

Полицейский осёкся, перечитывая одно и то же слово в казённой бумаге. Сначала он стал явно шевелить губами. Затем читал слово по слогам, помогая себе, как указкой, указательным пальцем, и наконец, сорвал с головы фуражку, рванул ворот мундира и всхлипнул. Тележка с моряком подпрыгнула в воздух на целый локоть. Это городовой бухнулся на колени перед моряком:

– Прости Христа ради! Прости!

Тут же собралась толпа зевак. Постовой мгновенно встал, наглухо застегнулся, одним взглядом по сторонам выжег все воспоминания о свое секундной слабости у окружающих. Но как пуговица, не желавшая более лезть в петлицу, а оборвавшаяся, упала долу, так и голос городового сорвался:

– Значит, из наших мест приходитесь, а ранение от японских нехристей приняли. Знаем, читали… Как же! «Варяг»!

Вороны сорвались с деревьев и, каркая: «Варяг! Варяг!», разлетелись по городу.

Кто-то грянул: «Виват!». Возглас подхватили. Чая подняли на руки вместе с каталкой и подбросили в небо так высоко, как могли летать только орлы и древнегреческие герои, пока солнце не сжигало дотла их крылья.

8

Дирижёр дрожал, и палочка в его руке, как жало бешеной пчелы, нашла покой бы только в смерти. Трубачи надували щёки, как тропические лягушки в брачный период. Скрипачи пилили скрипки и осыпали свои волосы стальными стружками струн. Барабанщик бил в барабан, как привык на кузне битку молотом плющить! Спазм лицевого нерва случался у дирижёра каждый раз, когда вступал фальшивый альт.

Грянувший хор церковных певчих заглушил оркестр. Дирижёр облегчённо улыбнулся и обернулся на одно мгновение. Герой «Варяга» одобрительно улыбался. Слёзы брызнули из глаз дирижёра, и он с зашкалившим пульсом возвратился к оркестру, обещая себе, что непременно отдаст альтиста в рекруты на Кавказ или лучше даже набьёт ему морду.

Стихийно возник митинг. Выступали преимущественно студенты и один анархист, чью персону взял на заметку городовой.

Готтоффа подняли на сцену к оркестру и обложили сорванными тут же на клумбе цветами. Фотограф установил треногу своей камеры, навёл объектив на героя и попросил его минут двадцать не двигаться. Гимназистки хихикали и краснели, глядя, как потеет моряк в неестественной позе.

Соблюдались приличия, пока один проезжий купец не выкатил бочку пива за свой счёт…

Откуда ни возьмись, собралась большая толпа из жителей окраин.

Они шли семьями, артелями, бандами и поодиночке. Не улыбались. Много пили. Совсем не ели. Окружили Чая с шутками, но узнав, что он босяк без роду и племени, – пожимали ему руку и угощали табаком про запас. Привели его брата и бывшую невесту. Заставили публично каяться в грехе. Готтофф вступился за родную кровь, и предателей отпустили домой.

Постовой вполголоса предложил найти моряку невесту по статусу. Купец выставил вторую бочку. Идея городового была поддержана публичным тостом:

Так и сказали:

– Мы тебе такую невесту поднесём…э-эх!!!

Чай краснел. На него наступали незнакомые люди и наваливались с объятиями.

Дирижёр размахивал пюпитром над головой несчастного альтиста:

– А если её отец не даст согласие, то мы ему в морду!

И сотня кулаков взмыла в небо – угрожая всем и вся. Готтофф слова против не сказал.

9

Следственная комиссия явилась в дом губернатора в седьмом часу утра в воскресенье, и застали его сиятельство в постели.

Слуги перепрятывали ворованные салфетки и столовые приборы, а губернатор напротив – имел прекрасный аппетит. Он обильно позавтракал в присутствии столичных дознавателей, не вставая с кровати и не приглашая разделить с ним трапезу.

Затем вслух читал утреннюю корреспонденцию и пил кофе. Прочёл газету от государственных реляций до брачных объявлений. На все попытки заговорить с ним – приподнимал бровь и учтиво заключал:

– Одно только дельце завершу и весь к вашим услугам. Со вчерашнего дня намечено было.

Дела его были следующие: кормление щенков борзой собаки искусственной соской; чистка заброшенного скворечника; лечение ушибленной ноги кучера народным заговором; покраска старого тарантаса совместно с местным кустарём-импрессионистом и прочее, прочее, прочее…

Так прошёл день.

Депутаты от следственного комитета Государственной Думы безропотно, но настойчиво гурьбой следовали за губернатором. А он, отобрав у вздрагивающего мелкой дрожью садовника ножницы, грубо корнал розовый куст, придавая ему форму коряги: