Венецианская маска. Книга 1 - [2]

Работая, Мариэтта тихонько мурлыкала себе под нос, а затем запела любимую, старую как мир, песенку, которой ее научил отец, когда ей было всего три года от роду. В ней рассказывалось о Коломбине, служанке, в которую был безнадежно и безответно влюблен Арлекин, впоследствии помрачившийся умом от ее бесчисленных флиртов с другими: эта взбалмошная девчонка, отплясывая на карнавале, все время увертывалась, убегала от него то под арки площади Сан-Марко, то на мост Риальто, то начинала кружиться у Мерчерии, потом, наконец, прыгнув в гондолу, скрылась в черной деревянной будке, чтобы бедняга Арлекин даже не мог ее видеть, однако он везде находил ее, но лишь для того, чтобы вновь с ней расстаться.

Если не вдумываться, она могла показаться просто шуточной песенкой, но Мариэтта всегда испытывала навеваемую ею сладкую грусть. Когда мать шутливо поаплодировала, она, обернувшись, одарила ее благодарной улыбкой, и Каттина в знак признательности кивнула дочери.

— Сегодня у тебя эта песня особенно хорошо получилась.

— Правда? — Мариэтта была довольна. Пение у нее выходило совершенно естественно, как у всех — дыхание. Ее самые ранние воспоминания детства связывались с песнями, петыми ее отцом, обладавшим прекрасным тенором; позже ей объяснили, что нет такого венецианца, который не мог бы петь или уж, на худой конец, играть на каком-нибудь музыкальном инструменте. Она очень гордилась тем, что ей выпало счастье унаследовать от родителей вокальный и музыкальный дар, как и тем, что в ее жилах, подобно воде в каналах доселе никогда не виденного города, который она тем не менее считала своей родиной, течет его кровь, кровь истинного венецианца.

Когда Мариэтта затянула еще одну хорошо знакомую ей песенку, Каттине сдавил горло приступ изнуряющего кашля. Мариэтта вскочила и бросилась в кухню за бутылью, где хранился настой из трав. Поспешно откупорив ее, она плеснула немного в чашку, но Каттина так закашлялась, что даже пить не могла. На салфетке девочка увидела красное пятно, ее охватил страх, что мать исходит кровью. Страшный приступ кашля отошел, Мариэтта поднесла чашку с питьем к бледным губам матери.

— Мама, пойдем, я доведу тебя до постели.

Мариэтта медленно повела опиравшуюся на нее мать из мастерской через кухню вверх по каменным ступеням в спальню. Когда Каттина, наконец, опустилась на кровать, она присела рядом.

— Я хочу тебе что-то сказать, — слабым голосом заговорила Каттина, сжимая холодными пальцами ладонь дочери. — Когда Изеппо приедет завтра утром забирать коробки с масками, мы с тобой вместе с ним отправимся в Венецию.

— Мама, ну как ты поедешь, ты же ведь так слаба! Тебе надо отдыхать.

— Утром я буду чувствовать себя лучше. Ты же знаешь, по утрам я всегда чувствую себя хорошо.

— Но почему ты вдруг надумала ехать завтра? Давай подождем, пока ты по-настоящему не поправишься.

— Мы должны ехать, девочка. Помнишь, я рассказывала о тех четырех музыкальных школах в Венеции для девочек, которым нечем заплатить за обучение и не на что жить? О прославленных хорах, где дети поют, как ангелы? Об их великолепных оркестрах? Люди со всей Европы приезжают туда, чтобы послушать их. Изеппо мне не раз говорил, что знатные люди даже стоят в очередях, чтобы достать билеты на концерты этих юных талантов.

— Это правда? — страшное предчувствие мурашками поползло по спине Мариэтты, и она не хотела даже слышать то, о чем говорила мать.

— А лучшей из них — Оспедале делла Пиета — школе, что носит имя Скорбящей Божьей матери, твой отец однажды смастерил пюпитры всему оркестру. Я его тогда еще не знала. Их заказал пастор Антонио Вивальди, композитор, бывший тогда маэстро ди Коро — хормейстером, и вся музыка лежала на нем до тех пор, пока он не собрался и не уехал куда-то далеко на чужбину, где и помер вскоре. Вот туда-то я и собираюсь тебя отправить. Там тебе дадут кров и воспитание, и голосок твой, сладкий, чистый, поставят как надо.

Мариэтта вся затряслась от страха и смятения.

— Нет! — в отчаянии запротестовала она. — Не хочу бросать тебя! — Она кинулась к матери и, обвив руками ее шею, стала уговаривать: — Прошу тебя, пожалуйста, не посылай меня туда! Ведь тебе одной будет трудно работать, никого же не будет рядом, если случится приступ кашля. Я хочу всегда оставаться с тобой!

Каттина прижала девочку к себе, едва сдерживая слезы.

— Но ведь я тоже скоро должна уехать отсюда. Пойми, как только все у тебя устроится, как только я буду знать, что ты под присмотром, я тотчас же отправлюсь в монастырь в Падуе, и сестры позаботятся там обо мне.

— И я поеду туда с тобой!

— Тебе туда нельзя. Там только больных принимают.

— Ну и что? Я пойду в послушницы, и монахиням ничего не останется, как только разрешить мне за тобой ухаживать.

— Нет, Мариэтта. Слишком ты вся в отца, чтобы усидеть в монастырских стенах. В Оспедалле делла Пиета тебе будет лучше всего, поверь.

Мариэтта, усевшись на табурет возле кровати матери, расплакалась и сквозь рыдания стала говорить:

— Как я хочу, чтобы ты выздоровела, ничего больше на свете так не хочу.

— Я знаю. Но подумай хорошенько. Ведь ты увидишь Город в Лагуне. Город, о котором никогда не мог наговориться твой отец. Завтра и ты, и я впервые увидим его.