Венец - [94]

Однажды вечером, ранней весной, Рагнфрид нужно было послать кого-нибудь с поручением к старой Гюнхильд, той вдове, что шила меховые вещи. Вечер был так хорош, что Кристин вызвалась поехать сама; и в конце концов она получила разрешение, потому что все мужчины были заняты.

Солнце уже закатилось, и с земли к золотисто-зеленому небу поднималось тонкое белое ледяное дыхание. Кристин слышала при каждом ударе конского копыта хрустящий звук ломающегося вечернего льда на дороге, с легким шуршанием и звоном разлетавшегося во все стороны. Но из кустов, росших вдоль дороги, раздавалось ликующее мягкое и по-весеннему полное пение птиц навстречу надвигавшимся сумеркам.

Кристин быстро ехала вниз по долине, ни о чем особенно не думая, а только ощущая, как хорошо снова быть одной на воле. Она ехала, не сводя взора с молодого месяца, опускавшегося за гребни гор по ту сторону долины. И поэтому едва не упала с лошади, когда та неожиданно бросилась в сторону и взвилась на дыбы.

Кристин увидела какое-то темное, сжавшееся в комок тело, лежавшее на краю дороги, и сперва было испугалась. Она все еще не могла отделаться от отвратительного страха, который испытывала, встречаясь одна на дороге с людьми. По она подумала, что это мог быть какой-нибудь странник, заболевший в пути; поэтому, когда ей удалось справиться с лошадью, она повернула ее и поехала обратно, громко спрашивая, кто здесь.

Комок слегка пошевелился, и голос произнес:

– Мне кажется, это сама Кристин, дочь Лавранса?..

– Брат Эдвин? – тихо спросила она. Она готова была подумать, что это видение или дьявольское наваждение, которым хотят обмануть ее. Но она все-таки подошла к нему; это действительно был старый монах, и он не мог подняться на ноги без посторонней помощи.

– Дорогой отец, неужели вы пустились странствовать в эту пору года? – спросила она с изумлением.

– Слава Господу Богу, направившему тебя сегодня вечером по этой дороге, – сказал монах.

Кристин заметила, что он дрожит всем телом. – Я намеревался пройти на север, к вам, но сегодня уже не мог больше идти. Мне уже начинало казаться, что такова Божья воля, чтобы я свалился и умер на дороге, как бродил по дорогам всю свою жизнь. Но я очень хотел бы исповедаться и получить последнее причастие. И мне очень хотелось увидеть тебя, дочь моя…

Крестин помогла монаху сесть на лошадь и повела ее под уздцы, поддерживая старика. Он сетовал, что теперь Кристин промочит себе ноги в таком снегу, и время от времени тихо стонал от боли.

Он рассказал, что с Рождества жил в Эйабю; несколько богатых крестьян в приходе дали во время неурожая обет украсить свою церковь и отделать ее заново. Но работа подвигалась плохо; он болел в течение всей этой зимы – что-то у него неладно с животом, так что его рвало кровью и он не мог принимать пищу. Он сам думал, что ему осталось недолго жить, и стремился теперь домой, к себе в монастырь, потому что желал умереть там, среди своих братьев. Но ему захотелось сначала пройти в последний раз по долине к северу, и потому он пошел вместе со священствующим монахом из Хамара, который был назначен новым настоятелем в странноприимном доме в Руалстаде. От Фруна он продолжал свой путь уже один.

– Я слышал, что ты обручена, – сказал он, – с тем человеком… И тут мне до того захотелось повидать тебя. Мне было так больно думать, что та наша встреча с тобой у нас в монастырской церкви была последней! На моем сердце лежало тяжелым камнем, Кристин, что ты ступила на путь, не дающий мира…

Кристин поцеловала руку монаха и сказала:

– Я не могу понять, отец мой, что я сделала и чем заслужила, что вы выказываете ко мне такую большую любовь!

Монах тихо ответил:

– Я часто думал, Кристин, что если бы нам суждено было чаще встречаться, то ты могла бы стать как бы моей духовной дочерью.

– Вы хотите сказать, это привело бы меня тогда к тому, что я обратила бы все свои помыслы к монастырской жизни? – спросила Кристин. Немного погодя она сказала:

– Отец Эйрик заповедал мне, что если я не получу согласия своего отца на брак с Эрлендом, то мне нужно будет вступить в какую-нибудь богобоязненную общину сестер и замаливать свои грехи…

– Я часто молился о том, чтобы у тебя явилось стремление к монастырской жизни, – сказал брат Эдвин. – Но до того, как ты рассказала мне то, о чем сама знаешь. Я хотел, чтобы ты пришла к Богу с девическим венцом, Кристин!

Когда они приехали в Йорюндгорд, то брата Эдвина пришлось снести в дом на руках и уложить в постель. Его положили в старом зимнем доме, в горнице с очагом, и окружили самым тщательным уходом. Он был очень болен, и отец Эйрик часто навещал его и пользовал лекарствами и для тела и для души. Но священник сказал, что у старика cancer[57]и ему недолго уже осталось жить. Сам же брат Эдвин говорил, что как только он немного соберется с силами, то все-таки поедет на юг и попытается добраться до своего монастыря. Отец Эйрик сказал окружающим, что, по его мнению, об этом нечего и думать.

Всем обитателям Йорюндгорда казалось, что вместе с монахом в дом их вошли мир и большая радость. Люди приходили и уходили в течение целого дня, и никогда не было недостатка в тех, кто готов был бодрствовать ночью у постели больного. Все, у кого только было время, стекались толпами в горницу посидеть и послушать чтение отца Эйрика, когда тот приходил и читал умирающему божественные книги и вел беседы с братом Эдвином о духовном. И хотя многое из того, что он говорил, было неясно и темно, как обычные его речи, но людям все-таки казалось, что он укреплял и утешал их души, потому что все до одного понимали, что брат Эдвин весь исполнен любви к Богу.