Вендетта для Святого - [119]

— Подумаешь, ну есть у нас бразилец-полузащитник, — защищался Лукка.

— Помолчи, Антонио, — сказал профессор. — Мы обсуждаем вещи поважнее твоего футбола. Можете как-то обосновать свои обобщения, синьор Брук?

— Согласен, я несколько преувеличил. Слишком мало мы знаем об этрусках, и ничего — наверняка. Но на основе имеющихся фактов я бы сказал, что этот народ лучше заплатил бы за что-то другим, нежели сделал сам. Античный грек умел слагать стихи, играть на музыкальных инструментах и участвовал в спортивных играх. Этрурия исчезла, так что мы никогда не узнаем, владели ли этруски стихосложением, но знаем, что музыкой у них занимались рабы, а спортом профессиональные гладиаторы. Вы согласны, профессор? — обратился он к Бартолоцци.

Профессор Бартолоцци, тихий пожилой господин с козлиной бородкой и грустным взглядом, ответил:

— Полагаю, что сравнению греков с этрусками вы придаете слишком большое значение. Этрусков иногда считают плагиаторами, но я не могу разделить эту точку зрения.

— Согласен, — сказал Брук. — Они, скорее, способные дилетанты, которые учатся на почтенных старых образцах и создают собственные мастерские поделки.

— Поделки? — вмешался Бронзини. — Если вы называете их скульптуру поделками, то у вас весьма странное представление о настоящем искусстве, синьор Брук.

— Разумеется, существуют исключения.

— Вижу, что сердцем вы римлянин. Ведь римляне — известные враги этрусков. — Профессор теперь обращался ко всем: — Эта вражда была вызвана завистью. Этруски сделали римлян римлянами. Из захудалой деревушки Рим превратился в огромный город с храмами, театрами, мощеными улицами, общественными зданиями…

— И канализацией, — добавил Брук.

— А вы все посмеиваетесь над их достижениями?

— Совсем наоборот. Канализация — их наибольшее достижение. Колизей в руинах, но главный сток — «клоака максимум» — функционирует до сих пор.

— Вашу позицию я считаю типично римской смесью невежества и дерзости, синьор Брук.

— Нет смысла спорить, — сказал Брук. — Этруски были настоящими людьми. Жизнью они наслаждались больше, чем любые их современники. Больше, чем большинство современных людей, правильнее сказать. И куда бы они ни ушли из своих великолепных гробниц, желаю им только добра.

Ужин продолжался. Бруку все тяжелее было сохранять бдительность, поскольку приходилось постоянно прихлебывать из неустанно доливаемой чаши. В беседе с доктором Сольферини и его женой он исчерпал уже все возможные темы и настолько устал, что стал думать по-английски и переводить потом на итальянский.

Напротив него капитан Комбер развлекал веселую брюнетку-итальянку. Похоже было, что он читает стихи Горация по Макколею, переводя их притом на итальянский. Когда он дошел до того места, где «лунная пена ласкает ноги дев, чьи отцы уехали в Рим», это так развеселило его соседку, что она, положив ему голову на грудь, тихо и элегантно заблевала рубашку. Одновременно что-то толкнуло Брука в плечо, и он увидел, что синьора Сольферино уснула. Повозившись, чтобы дать ей лечь поудобнее, он тоже закрыл глаза.

Неизвестно, сколько прошло, но гости зашевелились, и Брук понял, что ужин кончился. Усадив синьору Сольферини вертикально, он, весь разбитый, еле встал с кресла. На часах было без четверти четыре.

Встретив на террасе Комбера, Брук спросил:

— Что вы сделали с той брюнеткой?

— Без особых хлопот передал ее земляку, с которым они отправились в оливковую рощу послушать цикад. Ну, я вас предупреждал, что это будет не обычная вечеринка, а?

— Предупреждал, — признал Брук. — И впредь такие предупреждения я буду воспринимать всерьез.

Профессора Бронзини в окружении самых стойких гостей они нашли в прихожей. Он демонстрировал свое мастерство игры на флейте и как раз исполнял нечто вроде «Летней идиллии в лесу».

— Вы уже уходите? — спросил он. — Так не годится, дорогие друзья. Вам что, завтра на работу? Истинный этруск никогда не думает о завтрашнем дне. Но я забыл, вы не этруск, вы римлянин. Дисциплина Романа. Свод правил начинается с умения владеть собой и кончается властью над другими. Топорик и фашио, не так ли?

Брук настолько устал, что даже не спорил.

— Вечер был незабываемый, профессор. Я завидую вашему прекрасному дому и всем тем чудным вещам, что у вас в подвале.

— Вы их видели?

— Меркурио был настолько любезен…

— Они вас заинтересовали? — в глазах Бронзини что-то блеснуло.

— Необычайно.

— Приходите и посмотрите их в спокойной обстановке. Они того стоят.

— Безусловно.

Что-то происходило в холле. Кто-то шумел и ругался, и Брук по голосу узнал кто. Знаменитый футболист Антонио Лукка! Лицо у него было поцарапано, манишка вылезла из брюк, и на груди пиджака тянулась длинная красная полоса, которую Брук вначале принял за кровь, но потом увидел, что это всего лишь вино.

Лукка хрипло выкрикивал оскорбления по адресу кучки мужчин, которые теснили его к выходу, как пчелы, выталкивающие чужака-пришельца из улья.

В конце коридора появился невозмутимый Артуро, и все расступились. Когда Лукка опять разорался, Артуро своей огромной лапищей ухватил его за воротник и поднял в воздух. Сдавленный воротником пиджака и сорочки, Лукка умолк. Артуро, развернувшись, понес его к дверям. Демонстрация силы вышла более чем впечатляющей, поскольку Лукка не отличался субтильностью.