Вендари. Книга 2 - [17]

– И это я тоже знаю. – Она берет его за руку.

Они возвращаются к кафе Люксембург, садятся в машину Макса, которую он готов был оставить Мэйдд. Но Мэйдд не умеет водить. Она указывает дорогу.

Теперь найти место для парковки, снять номер. Мэйдд расплачивается за номер, говорит, что когда мать была жива, то они всегда останавливались в отеле «Белклэир». Здание высокое, старое, из красного кирпича. Оно почему-то напоминает Максу тюрьму. Но внутри все снова глянцевое. Овальные коридоры, дорогие ковры на паркетном полу, кожаные кушетки, огромные зеркала на стенах. В номере две дубовых кровати, цветы в вазах на столиках и снова эти тепло-желтые стены.

– Здесь есть бар, – говорит Максу Мэйдд. – Можешь выпить что-нибудь, пока я принимаю душ.

Макс кивает. Мэйдд уходит в ванную. На мгновение мелькает кристальной белизной унитаз. На двери две вешалки, на которых висят белые махровые халаты с эмблемой отеля. Черные тапочки с точно такой же эмблемой. Макс сидит на кровати и курит. Он все еще хочет уехать, сбежать, поэтому подбирает слова, чтобы сказать о своем решении Мэйдд. Но когда она выходит из душа, в голове по-прежнему пустота.

– Мне неуютно здесь, – говорит Макс.

– Почему ты ничего не выпил? – спрашивает Мэйдд.

– Я не знал, как открыть этот платный бар. – Он видит, как она улыбается.

– Сходи, прими душ, а я пока смешаю тебе что-нибудь, чтобы ты успокоился.

– Не хочу душ. – Макс хмурится.

– Тогда я сделаю тебе выпить прямо сейчас. – Мэйдд говорит о том, как правильно смешивать напитки, но Макс не слушает ее. Потом они сидят на своих кроватях напротив друг друга и молча пьют. Волосы у Мэйдд все еще мокрые после душа, и Макс думает, что без косметики она выглядит моложе.

– Сколько тебе лет? – спрашивает он, закуривая еще одну сигарету.

– Тридцать шесть.

– И ты никогда не пила кровь тех существ?

– Только в детстве.

– Значит, твои тридцать шесть – это твои тридцать шесть?

– Значит. – Мэйдд смотрит ему в глаза, в мысли. Макс кивает. – Почему ты никогда не уезжал из своего города? – спрашивает она. Макс пожимает плечами. Мэйдд забирает у него сигарету, рассказывает о своих путешествиях по стране.

– Я думал, ты не можешь жить, пока не избавишься от своих снов.

– Я пыталась жить. – Мэйдд грустно улыбается, поджимает под себя ноги. Под махровым халатом ничего нет, кроме обнаженного смуглого тела. Макс знает это, но не понимает откуда. Возможно, он заметил что-то в вырезе белого халата, или же это показала ему сама Мэйдд, спроектировала это знание прямо в его мозг. – Моя мать говорила на трех языках, а я лишь на одном, – кривится Мэйдд. Она курит, почти не затягиваясь, словно делает это только для того, чтобы поддержать компанию. – Я все время думаю о той француженке, с которой мы сегодня встречались…

– Она тебе понравилась?

– Нет, – Мэйдд снова улыбается. – Мне не нравятся женщины.

– Тогда почему ты о ней думаешь?

– Ее акцент. Думаешь, она специально не хочет избавиться от него?

– Я не знаю.

– Моя мать идеально говорила на английском.

– У твоей матери был не один век, чтобы избавиться от акцента, а у французской лесбиянки лишь пара десятилетий.

Макс поднялся, решив, что теперь обязательно уйдет. Сядет в свою машину и будет ехать, пока не кончится топливо. Потом он бросит машину и пойдет пешком. Главное сейчас прогнать сомнения. Идти к двери, не оборачиваясь. Не слушать, не покупаться на дешевые просьбы.

– Пожалуйста, не бросай меня, – взмолилась Мэйдд. Голос у нее утратил уверенность. – Я не справлюсь одна. Не смогу. Только не снова. – Макс не отвечает. – Я не могу одна. Я ненавижу быть одна. Макс! – Он открывает дверь. – Если ты уйдешь, то я убью себя! – кричит Мэйдд.

Макс молчит, выходит за порог. Мэйдд идет следом за ним по коридору. Макс вызывает лифт, спускается вместе с Мэйдд в холл. Теперь улица. Халат на Мэйдд плотно запахнут, скрывая наготу, но люди оборачиваются, провожают ее растерянным взглядом. Мэйдд не обращает на них внимания, семенит за Максом, шлепая босыми ногами по тротуару.

– Если хочешь, давай остановимся в другом отеле. Если хочешь, давай поужинаем в дешевом баре. Если хочешь, давай вообще жить в машине.

– Ты чокнутая! – Макс наконец-то находит свою припаркованную у тротуара машину, садится за руль. Мэйдд забирается на пассажирское сиденье.

– Я знаю, что ты напуган, но это пройдет, – говорит она, молчит пару секунд, затем вспоминает Ясмин, ее семью. Вспоминает Гэврила, свою мать, свои сны…

– Я не передумаю, – говорит Макс, включает зажигание. Неожиданно острая боль пронзает мозг. – Что ты делаешь? – спрашивает Макс. Мэйдд молчит, лишь гневно сверкают ее глаза. Кажется, что все ее отчаяние материализовалось и теперь, проникнув своей железной рукой в голову Макса, сдавливает его мозг. – Господи! – Он сжимает ладонями виски. Кровь хлещет у него из носа, забрызгивает белоснежный халат Мэйдд. – Пожалуйста, перестань! – скулит Макс, решив, что сейчас умрет.

– Ты останешься со мной? – спрашивает Мэйдд. Голос у нее стал жестким, охрипшим от напряжения.

Максу требуется несколько долгих, мучительных мгновений, прежде чем он понимает, о чем его просят. Теперь кивнуть головой, вернуться в отель. Тишина. Кровь из носа перестала течь, но голова еще болит.