Великосветский свидетель - [6]

Он не замечал ни низкого серого неба, ни пронзительного ветра с Невы, ни угрюмого дворника у дверей длинного университетского корпуса. Алексей не заканчивал Петербургского университета, бывал здесь всего пару раз, по делам службы и весьма недолго. Ему потребовалась четверть часа, чтобы отыскать профессора Оскара Штейфера, которому Николаевский передавал для исследования внутренние органы умершего юноши.

— Николаевский? Николай Ильич? Конечно, знаю. Мой коллега уже в течение… — седовласый профессор Штейфер задумался, — без малого пятнадцати лет. Это мой бывший ученик, подавал надежды, доложу я вам. После окончания курса работал здесь же, в университете, на кафедре легочных болезней. Но потом занялся собственной практикой. Хороший доктор и безукоризненной честности человек. Против совести не пойдет. Знаете, у нас как говорят: хороший доктор тот, при одном появлении которого больному становится лучше. Так вот, Николай Ильич как раз таков. Конечно, останься он на кафедре, мог бы принести пользу науке, но, с другой стороны, у нас ведь состояния не сделаешь.

— Третьего дня вы получали от него внутренние органы для химического исследования? — спросил Шумилов и, увидев кивок профессора, продолжил. — Посмотрите — это действительно те человеческие органы, которые передал Николаевский?

Штейфер приблизил лицо к листу бумаги, протянутому Шумиловым и, близоруко щурясь, вгляделся:

— Да, это те самые органы. Но в факте подобной передачи нет нарушений…

— Оскар Карлович, вас никто ни в чем не обвиняет. Как и Николаевского. Окружная прокуратура просто проверяет сведения.

— Что ж, будем считать, что вы меня успокоили.

— Где эти органы находятся сейчас? — уточнил Шумилов.

— Я их передал на кафедру судебной медицины. Там прекрасная химико-токсикологическая лаборатория. Я ведь не сам буду проводить исследования, мое дело — организовать.

— Как бы мне поговорить с лицом, ответственным за лабораторный анализ?

— Очень просто. Я вас отведу.

По гулким коридорам университетского здания профессор провел Шумилова на кафедру судебной медицины и в дверях лаборатории любезно пропустил гостя из прокуратуры вперед. Толкнув тяжелую дверь, Шумилов оказался в просторном кабинете, стены которого были увешаны таблицами и цветными плакатами, показывающими в разрезе части человеческого тела; два длинных стола были плотно заставлены разнообразным химическим оборудованием, а вдоль стен тянулись шкафы с опечатанными дверцами. На большом круглом столе у самой двери примостился пузатый медный самовар, подле которого хлопотал молодой человек в поддевке. Краник самовара не хотел ему поддаваться, и молодой человек, отдернув обожженные пальцы, крикнул Шумилову повелительно:

— Слышь-ка, братец, подержи самовар, да только возьми тряпицу, а то руки обожжешь!

Он, видимо, признал в вошедшем своего брата-студента.

Через секунду в лабораторию вошел профессор Штейфер:

— Павла Николаевича позови! Скажи, что я к нему гостя из окружной прокуратуры привел…

Молодой человек в поддевке только теперь, видимо, заметил под распахнутым пальто Шумилова форменный мундир чиновника министерства юстиции. Он аж присел на месте и, пробормотав: «Сей момент отыщем…», выскочил за дверь.

Меньше чем через минуту в лаборатории появился ее заведующий. Из записки Николаевского его имя и фамилия были Шумилову известны. Павел Николаевич Загоруйко оказался маленьким плешивым мужичонкой, меньше всего похожим на талантливого представителя академической науки, каковым признавался всеми. Представившись и присев к столу с самоваром, за которым расположились Штейфер и Шумилов, Загоруйко неожиданно спросил:

— А вы, что же, уже возбудили дело?

Алексей не понял вопроса, но ответил в тон:

— А что, уже пора?

— Полагаю, да. Николай Прознанский скончался от передозировки морфия. Слава Богу, морфий мы умеем надежно определять. В содержимом желудка, а также в крови обнаружено смертельное содержание морфия. Покойный должен был принять его не менее двух десятых грамма, что соответствует трем аптечным гранам. Конечно, морфий входит в состав некоторых лекарств, но такое количество невозможно получить ни с одним лечебным препаратом. Ну, разве что одномоментно выпить ведро сонных капель, — Загоруйко усмехнулся, — что невозможно по определению… Так что смерть молодого человека наступила от отравления.

Профессор Штейфер залепетал растерянно: «Ай-яй-яй, боже ж мой, какая некрасивая история и мы здесь…». Он запнулся на полуслове, но мысль была очевидна: из-за Николаевского он мог быть втянут в уголовное расследование.

— Мне понадобится заключение, — сказал Шумилов заведующему лабораторией.

— Разумеется.

— Я бы хотел кое-что уточнить, — Шумилов задумался на секунду, формулируя мысль, — вы уверены в прижизненном попадании морфия в организм? Другими словами, вы не допускаете, что раствор морфия был влит в емкости с органами после аутопсии?

— С какой целью? — в свою очередь спросил Загоруйко.

— Ответьте, пожалуйста, на вопрос.

— Понимаю, куда вы клоните, — Загоруйко на минуту задумался. — Вы что же, сомневаетесь в честности Николаевского?

— Павел Николаевич, вы сами судебный медик и знаете порядок назначения и проведения патологоанатомического и судебно-химического исследований. То, что сделал Николаевский…