Великолепные Эмберсоны - [60]

— Ты закончил? — спросил Джордж.

— Кажется, да, — грустно согласился дядя.

— Ладно, ну а что бы ты сделал на моем месте?

— Не знаю, Джорджи. В твоем возрасте я во многом походил на тебя, особенно если говорить про порывистость, поэтому не скажу. Юности не стоит доверять, пока дело не касается самоутверждения, драк и любви.

— Вот как! — фыркнул Джордж. — Могу ли поинтересоваться, что, по-твоему, я должен был делать?

— Ничего.

— Ничего? — повторил племянник и усмехнулся: — То есть ты считаешь, что я должен был позволить трепать доброе имя моей мамы…

— Доброе имя твоей мамы! — нетерпеливо прервал Эмберсон. — Злые языки не знают добрых имен. Глупые кумушки тоже. Ладно, ты услышал мамино имя на чьем-то глупом языке, и всё, что сделал, — отправился к первой городской сплетнице: конечно, теперь она настроена против твоей же мамы, тогда как до этого была просто болтушкой. Сам не понимаешь, о чем завтра будут говорить по всему городу? Завтра! Хотя что это я, у нее же дома телефон, а подружки спать пока не ложились! Даже те, кто сплетен не слышал, теперь услышат, да еще и с завитушками. И она всех, кому разболтала что-то о бедняжке Изабель, предупредит, что ты вышел на тропу войны, в результате они будут настороже, к тому же обозлятся. Сплетня поползет, обрастет деталями и…

Джордж расцепил руки и ударил правым кулаком по левой ладони.

— Ты думаешь, я такое потерплю? — он сорвался на крик. — Что я, по-твоему, сделаю?

— Ничего полезного.

— А, так вот что ты думаешь!

— Тут ничего нельзя поделать, — сказал Эмберсон. — Ничего не поможет. Чем больше ты дергаешься, тем печальнее исход.

— Вот увидишь! Я положу этому конец, даже если мне придется ворваться в каждый дом на Нэшнл-авеню и Эмберсон-бульваре!

Дядя грустно засмеялся, но промолчал.

— Ну а ты что предлагаешь? — настаивал Джордж. — Будем так и сидеть здесь…

— Да.

— …и позволим всему этому сброду трепать доброе имя мамы? Ты это предлагаешь?

— Это всё, что я могу сделать, — ответил Эмберсон. — Это всё, что все мы можем сделать сейчас: просто сидеть и надеяться, что всё со временем утихнет, несмотря на то что ты взбеленил эту жуткую старуху.

Джордж перевел дыхание и шагнул вперед, встав вплотную к дяде.

— Разве ты не понял, я сказал, люди болтают, что мама собирается замуж за этого человека?

— Я всё понял.

— Вот ты говоришь, что я всё только испортил, — продолжил Джордж. — А что если… а что если им и впрямь взбредет в голову пожениться? Думаешь, люди поверят, что они ошибались, сплетничая о… ну ты и сам в курсе.

— Нет, — рассудительно сказал Эмберсон, — вряд ли люди поменяют свое мнение. Злые языки станут еще злее, а глупые трещотки затрещат еще глупее, как пить дать. Но сплетни ни за что не ранят Изабель и Юджина, если они про них не узнают, да даже узнай они об этих слухах, всё равно остается выбор: они могут начать отрицать клевету или продолжат жить тихо и счастливо. Если они решили пожениться…

Джордж почти ошалел от такого предположения:

— Господи! И ты говоришь об этом так спокойно!

Эмберсон с удивлением посмотрел на него.

— Почему бы им не пожениться, если есть такое желание? — спросил он. — Это их личное дело.

— Почему бы нет? — отозвался Джордж. — Почему бы нет?!

— Да. Почему бы нет? Не вижу ничего ужасного в том, что два свободных взрослых человека, думающих друг о друге, соединяют свои жизни. Что не так с этим браком?

— Это будет чудовищно! — закричал Джордж. — Чудовищно просто предполагать такую жуть, а уж если это правда… как ты можешь просто сидеть тут и спокойно говорить об этом! О своей собственной сестре! О господи! А… — Он разразился чередой неразборчивых звуков, резко отвернулся от Эмберсона и направился к двери, бешено жестикулируя.

— Бога ради, вот только театра не надо! — сказал дядя, но заметил намерение Джорджа уйти: — Давай обратно! Ты ни в коем случае не должен говорить об этом с мамой!

— И не собирался, — буркнул Джордж, выскакивая из комнаты в огромный темный коридор. Он прошел мимо комнаты деда к лестнице, скользнув взглядом по белобородому Майору, в свете лампы склонившемуся над гроссбухом на конторке. Он не повернулся на шаги внука, тоже не придавшего значения согбенной старческой фигуре, лихорадочно работающей над длинными столбцами вычислений, не ведущими ни к чему хорошему, не то что раньше. Джордж влетел к себе в особняк и схватил пальто и шляпу, не заглянув ни к маме, ни к тете Фанни. Предупредив прислугу, что ужинать не будет, он поспешил прочь из дома.

Около часа он слонялся по темным улицам Эмберсон-эдишн, затем направился в центр города и зашел в ресторан выпить кофе. После этого до десяти вечера пробродил по ярко освещенным проспектам и бульварам и наконец вновь свернул на север, к родному району. Надвинув шляпу на глаза и подняв воротник пальто, он опять исходил такие знакомые улицы вдоль и поперек. Он вышагивал столь энергично, что заболели ноги и со временем пришлось поворачивать к дому, но прошел он не к себе, а уселся на огромной каменной веранде особняка Майора: смутная тень в хладной пустыни. Огни в окнах погасли, а после полуночи даже дожидающаяся его мать потушила свет.