Великолепная семерка - [62]

– Зря, зря мы все это затеяли…

– И урожай потеряли, и деньги…

– Нет, вы как хотите, а я пошел прятать последнюю курицу… Кальвера теперь заберет даже цыплят…

– Да вы с ума сошли! – взорвался Рохас. – Земляки! Соседи! Посмотрите на себя! Вы же только что были другими людьми!

– Нет, это ты с ума сошел, – сказал ему Сотеро. – Наслушался своих новых друзей. Им легко говорить. «Сражайтесь, сражайтесь». Им нечего терять. Как пришли, так и уйдут. А у нас тут дети, жены, скот… Хватит. Пускай все остается по-прежнему.

Крис вышел на середину комнаты. Взгляд его был жестким, но голос оставался спокойным и ровным.

– Давайте уточним, чего вы хотите. Кто из вас будет драться, и кто хочет помириться с Кальверой? Скажите мне это сейчас, что бы я знал, как поступить.

Рохас, Мигель и еще пара фермеров встали с ним рядом. Не выдержав их презрительных взглядов, Сотеро закричал:

– Вы сумасшедшие! Если вы разозлите Кальверу, он оставит от деревни только пыль! Уезжайте, сеньор Крис, я вас очень прошу! Вы сделали все, что могли, а теперь оставьте нас в покое!

– Нет, я сделал еще не все, – спокойно сказал Крис. – Кое-что я еще Могу сделать. Я вышибу мозги первому, кто захочет сдаться Кальвере. Чтобы спасти остальных, я готов пристрелить ублюдка и труса. Надеюсь, мне не придется это делать.

УРОКИ ЭНДИ КРОФОРДА

Он сказал это жестко, насколько может быть жесткой испанская речь. Жестко и тихо. Важные слова лучше говорить тихим голосом, чтобы к ним внимательнее прислушивались. И самые страшные оскорбления надо произносить наиболее внятно, не оставляя слушателю возможности превратного истолкования.

Этому он тоже научился у Энди Крофорда. Со своими людьми надо быть тихим, скромным, вежливым в обычной жизни. Когда твои люди привыкнут, что ты говоришь с ними вежливо, то в минуту опасности даже самые страшные слова, которыми ты будешь обзывать их, не будут их оскорблять, а только добавят им смелости.

Сам Крис легко прощал оскорбления, которые ему приходилось выслушивать. Большую их часть он просто не воспринимал, потому что подвергался им еще в те годы, когда плохо понимал по-английски.

Когда Энди Крофорд в вагоне спросил его, куда он держит путь, Крис долго и мучительно вспоминал, как будет по-английски «Аргентина». Так и не вспомнил, и ответил иначе:

– Буэнос-Айрес.

– Это далеко, – заметил Энди. – И поезда туда не ходят.

– Знаю, – сказал Крис. – Я ехал пароход. Но только Нью-Йорк. Мне надо Буэнос-Айрес.

– Так нам по пути, братишка. По крайней мере, какое-то время. А какие у тебя дела в Буэнос-Айресе?

– Красивый город. Богатая страна. Много серебра.

– Ты немец? – спросил Энди. – Давно приехал?

– Один год.

– У меня был друг, тоже немец. Кристиан. Я звал его Крис. Такой же, как ты. Не любил много говорить. Нам долго ехать, братишка. А я два года не мог поговорить с приличным человеком. Поэтому не сердись, что я буду болтать слишком много.

– Говори, – разрешил Крис.

И Энди заговорил. К исходу третьих суток Крис понимал все, что произносил попутчик, и сам мог рассказать о себе.

Энди не понимал только одного. Зачем надо было уезжать из своего родного города. Чтобы ответить на такой вопрос, пришлось бы рассказать о родном городе слишком много.

Рассказать о ресторане на бульваре, где работал знакомый мороженщик. Где можно было по утрам, пока не собралась публика, сидеть за столиком, как фон-барон, важно потягивать лимонад и смотреть на море, которое раскинулось внизу, на сиреневые силуэты пароходов, стоящих на рейде… И с замиранием сердца ждать, когда застучат по бульвару копыта, как подкатит к ресторану изящная бричка и смуглая гувернантка с зонтиком подведет к столику в другом крыле ресторана девочку с волосами медового цвета, всегда в белом платье и всегда в новом: то с кружевными оборочками, то с узором на поясе. У нее, наверно, в шкафу было триста шестьдесят пять белых платьев. И она была удивительно похожа на его сестру, только помладше и потоньше.

У его сестры не было ни одного такого платья. Даже устроившись прислугой в богатый дом, на белое платье она не заработала. Заработала она дурную болезнь от одного из гостей хозяина, флакон уксусной эссенции и могилку под кладбищенской стеной.

Но как объяснить Энди, да и самому себе, что невозможно жить там, где две одинаковые девочки получают от жизни такие разные подарки? Почему надо бежать отсюда? Ведь все другие остаются жить в этом городе?

Крис вспомнил своего Веньку Янкелевича, который отправился в Аргентину за год до него.

– Туда уехали мои лучшие друзья, – говорил Крис.

– Ну и что, – отвечал Энди. – Друзья как дети, хочешь или нет, обязательно появятся новые.

– Старых друзей никто не заменит, – ответил Крис.

– Понятно, – сказал Энди. – Значит, ты решил не расставаться со старыми друзьями. А что, они звали тебя с собой?

– Нет.

– Они прислали какую-то весточку, что им тебя не хватает?

– Нет.

– Ну, они вообще хоть что-нибудь сообщили о своей новой родине? Как устроились, какая погода, какие цены и все такое?

– Нет, – говорил Крис. – Аргентина очень далеко, и они не могут мне ничего сообщить.

– Знаешь, братишка, – отвечал Энди, – если ты напишешь несколько слов на бумаге, заклеишь конверт и отнесешь его на почту, то рано или поздно твой друг получит этот конверт. А если в Аргентине нет даже почты, то, значит, не такая она и богатая, эта страна.