Великое посольство - [43]
— Олпан-бек? Шахов воевода? Тот, кто в почете и милости у шаха?
— Тот самый. Будь теперь настороже, посол…
На другой день на подворье явился Мелкум-бек в сопровождении Алихана и двух воинов-телохранителей. Он велел собрать всех посольских людей и потребовал у них от имени шаха, чтобы выдали ему на руки царские грамоты и поминки.
— А скажи-ка, Мелкум-бек, — спросил Кузьма, — что за люди являлись сюда на подворье, грозили и требовали от имени шаха царские грамоты?
Мелкум удивленно переглянулся с Алиханом.
— Мне неведомо, о каких людях говоришь ты, посольский человек. Но если такие люди действительно приходили и ссылались на священное имя шахова величества, то они достойны жесточайшей казни.
— Что же, — сказал Кузьма, — может, казнь и постигнет их.
— Дай-то бог, — невозмутимо отозвался Мелкум.
И тут Вахрамеев, обратившись к Мелкуму, неожиданно, с хитрым видом, сказал:
— Ох, Мелкум, чего-то ты крутишь! А нам вот известно, что это твой братец Олпан-бек мутит…
Серега, конечно, не перевел слов Вахрамеева, но Мелкуму и не было в том нужды: одно имя Олпан-бека, произнесенное в такую минуту, сказало ему все. Он чуть побледнел, но тут же овладел собой и спокойно повторил требование о выдаче царских грамот и поминок.
Кузьма не сразу смог ответить Мелкуму: страшный гнев перехватил ему дыхание, словно он разом опрокинул чашу крепчайшего зелья. Не раз убеждал его поп Никифор, что надо запереть дурака Вахрамея в покое и не пускать на люди! Так нет, не послушал он совета, помня завет подьячего. А разве мог знать подьячий, какому дурню доверил посольское дело…
— Мы не послы, — сказал Кузьма чуть приглушенным голосом, — и грамоты царские из посольского коробья отдать не можем. Мы на те грамоты и глядеть не смеем, не то что в руки взять. Не вольны мы и в царских поминках. Так и передай шахову величеству, Мелкум-бек.
— Понимаешь ли ты, что говоришь, посольский человек? — начал зло Мелкум. — Я требую у тебя именем шаха грамоты и поминки, которые государь ваш послал своему другу и брату шахиншаху. Кто же дал право тебе, простому воину, прятать их от шаха? На такое дело и сами великие послы не решились бы. Или тебе недорога твоя жизнь?
— Не пусторечь, Мелкум-бек! — спокойно отвечал Кузьма. — Мы выполняем волю великих послов, а великие послы следовали воле самого государя-царя. Так и передай шахову величеству.
Мелкум-бек, не сказав ни слова в ответ, повернулся и вышел из палаты, за ним Алихан и оба воина. Тотчас же вскочил с места и Вахрамеев и быстро шмыгнул в свои покои, закрыв дверь на задвижку.
— Чует кошка, чье мясо съела! — крикнул вдогон ему Ивашка, побежал вслед и стал трясти дверь.
— Оставь, Ивашка, — устало и хмуро сказал Кузьма. — Теперь делу все одно не поможешь. А только не пускать его больше из покоев, пусть сидит там, пока на Москву не отъедем…
— Давно бы так, — отозвался поп Никифор. — А как ты понимаешь, Кузьма: Мелкум, и верно, от имени самого шаха требовал грамоты и поминки?
— Не иначе, как от шаха.
— И грозился, думаешь, по шахову повелению?
— Грозился, должно быть, от себя.
— Вот и я так думаю. Ему небось пуще шаха охота в царские грамоты заглянуть…
На утро следующего дня Кузьма, Ивашка и Серега пошли прогуляться по городу, забрели на майдан. Поглазели на всякие игры, на тех же баранов, что на потеху народу бились лбами, на свирепых волков, что грызли насмерть друг друга, на слона-великана. Так бродили они по майдану, с любопытством осматривая все, что попадало на глаза, пока не пришло время возвращаться домой. Тут подошел к ним какой-то персиянин в рваном платье и поманил за собой.
— Чего тебе? — грозно спросил Кузьма.
Но персиянин, не отвечая, показывал куда-то направо.
Кузьма оттолкнул персиянина и хотел было пройти мимо, как услышал истошный крик Ивашки:
— Ах ты, господи!.. Гляди-кось, Куземка, никак Хаджи-булат!
Кузьма поглядел вправо, куда показывал Ивашка. На невысоком деревянном помосте для общего обозрения среди трех других голов лежала отсеченная голова Хаджи-булата…
— Вот оно как обернулось Вахрамеево слово об Олпане! — тихо произнес Кузьма и скинул шапку; обнажили головы и Серега с Ивашкой. — Ах, злодеи, что сделали с добрым стариком… — Кузьма низко поклонился. — Прости, отец, если в том наша вина…
Тут только вспомнил Кузьма о нищем персиянине и оглянулся. Но того уже не было, верно, скрылся в толпе.
— Прочти-ка, Серега, что тут написано, — сказал Кузьма, указывая на деревянную дощечку, прибитую к помосту.
— Я персидской грамоты не понимаю, а вокруг говорят: за хулу против шаха…
— Вон подо что подвели, супостаты!
На подворье возвращались молча, каждый думал о своем.
— А все же не задаром погиб старик, — будто про себя произнес Ивашка. — За родную землю жизни лишился…
И вдруг злобно добавил:
— Так и удавил бы проклятого Вахрамея!..
39
Миновало еще два дня, ни одна живая душа не появлялась на подворье: ни водоносы, приходившие раньше каждое утро, ни дворцовые слуги, носившие всякую снедь. Похоже было, что посольские люди остались одни в целом Казвине.
На третий день Кузьма послал Серегу с Ивашкой и Петром Марковым, кречетником, в город побродить по майдану, послушать людские толки. Они принесли оттуда важную весть: накануне вечером шах выехал из Казвина в Испаган-город…
Молодая сельская учительница Анна Васильевна, возмущенная постоянными опозданиями ученика, решила поговорить с его родителями. Вместе с мальчиком она пошла самой короткой дорогой, через лес, да задержалась около зимнего дуба…Для среднего школьного возраста.
В сборник вошли последние произведения выдающегося русского писателя Юрия Нагибина: повести «Тьма в конце туннеля» и «Моя золотая теща», роман «Дафнис и Хлоя эпохи культа личности, волюнтаризма и застоя».Обе повести автор увидел изданными при жизни назадолго до внезапной кончины. Рукопись романа появилась в Независимом издательстве ПИК через несколько дней после того, как Нагибина не стало.*… «„Моя золотая тёща“ — пожалуй, лучшее из написанного Нагибиным». — А. Рекемчук.
В настоящее издание помимо основного Корпуса «Дневника» вошли воспоминания о Галиче и очерк о Мандельштаме, неразрывно связанные с «Дневником», а также дается указатель имен, помогающий яснее представить круг знакомств и интересов Нагибина.Чтобы увидеть дневник опубликованным при жизни, Юрий Маркович снабдил его авторским предисловием, объясняющим это смелое намерение. В данном издании помещено эссе Юрия Кувалдина «Нагибин», в котором также излагаются некоторые сведения о появлении «Дневника» на свет и о самом Ю.
Дошкольник Вася увидел в зоомагазине двух черепашек и захотел их получить. Мать отказалась держать в доме сразу трех черепах, и Вася решил сбыть с рук старую Машку, чтобы купить приглянувшихся…Для среднего школьного возраста.
Семья Скворцовых давно собиралась посетить Богояр — красивый неброскими северными пейзажами остров. Ни мужу, ни жене не думалось, что в мирной глуши Богояра их настигнет и оглушит эхо несбывшегося…
Довоенная Москва Юрия Нагибина (1920–1994) — по преимуществу радостный город, особенно по контрасту с последующими военными годами, но, не противореча себе, писатель вкладывает в уста своего персонажа утверждение, что юность — «самая мучительная пора жизни человека». Подобно своему любимому Марселю Прусту, Нагибин занят поиском утраченного времени, несбывшихся любовей, несложившихся отношений, бесследно сгинувших друзей.В книгу вошли циклы рассказов «Чистые пруды» и «Чужое сердце».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Действие исторического романа итальянской писательницы разворачивается во второй половине XV века. В центре книги образ герцога Миланского, одного из последних правителей выдающейся династии Сфорца. Рассказывая историю стремительного восхождения и столь же стремительного падения герцога Лудовико, писательница придерживается строгой историчности в изложении событий и в то же время облекает свое повествование в занимательно-беллетристическую форму.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В основу романов Владимира Ларионовича Якимова положен исторический материал, мало известный широкой публике. Роман «За рубежом и на Москве», публикуемый в данном томе, повествует об установлении царём Алексеем Михайловичем связей с зарубежными странами. С середины XVII века при дворе Тишайшего всё сильнее и смелее проявляется тяга к европейской культуре. Понимая необходимость выхода России из духовной изоляции, государь и его ближайшие сподвижники организуют ряд посольских экспедиций в страны Европы, прививают новшества на российской почве.
Владимир Войнович начал свою литературную деятельность как поэт. В содружестве с разными композиторами он написал много песен. Среди них — широко известные «Комсомольцы двадцатого года» и «Я верю, друзья…», ставшая гимном советских космонавтов. В 1961 году писатель опубликовал первую повесть — «Мы здесь живем». Затем вышли повести «Хочу быть честным» и «Два товарища». Пьесы, написанные по этим повестям, поставлены многими театрами страны. «Степень доверия» — первая историческая повесть Войновича.
«Преследовать безостановочно одну и ту же цель – в этом тайна успеха. А что такое успех? Мне кажется, он не в аплодисментах толпы, а скорее в том удовлетворении, которое получаешь от приближения к совершенству. Когда-то я думала, что успех – это счастье. Я ошибалась. Счастье – мотылек, который чарует на миг и улетает». Невероятная история величайшей балерины Анны Павловой в новом романе от автора бестселлеров «Княгиня Ольга» и «Последняя любовь Екатерины Великой»! С тех самых пор, как маленькая Анна затаив дыхание впервые смотрела «Спящую красавицу», увлечение театром стало для будущей величайшей балерины смыслом жизни, началом восхождения на вершину мировой славы.