— Мой фюрер! — с порога завопил министр иностранных дел. — Ужасная трагедия! Настоящая катастрофа! Албанцы высадились в Италии и наступают на Рим! Муссолини взывает о помощи!!!
Немая сцена.
* * *
— Ну это вообще какой-то полный *****, - только и сказал сэр Уинстон Леонард Спенсер-Черчилль, известный сквернослов и возмутитель спокойствия, когда ему доставили утренние газеты. — Албанцы, ***** твою мать. Чо за ***** вообще, ничего не понимаю. Все долгосрочные планы коту под хвост. Впрочем… не только наши планы.
Сэр Уинстон опрокинул в себя добрую порцию коньяка, откинулся в кресле и, весьма довольный собой, запыхтел сигарой. Адские огоньки вспыхивали в уголках его глаз…
* * *
— Албания? — переспросил барон Хиранума, премьер-министр Японской Империи. — Это что, типа реальная страна? Можете не отвечать, мне как-то все равно. Что там у монголов?
…Барону еще только предстояла осознать всю глубину и безответственность своего равнодушия.
Над Землей поднималась заря новой эры, а передовые части Албанской Народной Армии и примкнувшие к ним отряды итальянских коммунистов, оставив далеко в тылу освобожденный Бари, приближались к окраинам Неаполя…
* * *
Италия не знала подобного позора то ли со времен Цезаря, то ли Ромула, то ли самого Марка Фурия Камилла. Проще сказать, что Италия нигде и никогда не знала такого позора. Над итальянцами смеялась вся Европа. На просторах целого материка и прилегающих островов, в кафе-шантанах Парижа и кабаре Берлина, джентльменских клубах Лондона и сомнительных заведениях послевоенного Мадрида — повсюду исполнялся очень модный в этом сезоне шлягер "Приди ко мне, мой шкипетар". Немногочисленные албанские эмигранты, в основном противники еще старого королевского режима, стали необыкновенны популярны и были нарасхват во всех модных салонах. Совсем малочисленные специалисты по албанскому языку и истории невероятно выросли в цене, на целые порядки. Египетский король Фарук, внезапно вспомнивший о своем албанском происхождении, организовал пышный прием в своем каирском дворце, по такому случаю украшенному древними албанскими знаменами с черным имперским орлом.
— Мы, албанцы, — говорил при этом Его Величество, — древняя раса, гордая нация. Самой судьбой было предназначено нам совершить великие деяния и быть может даже править всем миром!
— Но, Ваше Величество, — осторожно заметил один из иностранных дипломатов, — но это ведь не просто албанцы, а коммунисты!
— Прежде всего они албанцы! — гордо отвечал король.
Но далеко не все были с ним согласны.
По всей Европе и сопредельным материкам в эти дни поднимала голову недобитая гидра буржуазной реакции.
— Мы давно и всегда предупреждали о той опасности, которую несет коммунизм европейской цивилизации и всему христианскому миру, — говорил один из лидеров белогвардейской эмиграции в Париже. — Чего мы не могли предвидеть, так это того, что первый смертельный удар нанесет не красная Россия, а красная Албания. Впрочем, никто в здравом уме и твердой памяти не сомневается, что за спиной у красной Тираны стоит красная Москва…
Товарищ Сталин, осаждаемый прогрессивными иностранными журналистами и буржуазными дипломатами, все решительно отрицал и только загадочно улыбался в усы.
— Но мы должны отдать Муссолини должное, — говорил сэр Уинстон, обращаясь с очередной речью к Палате Общин британского парламента. — Он проявил необыкновенную государственную мудрость и не стал атаковать Монако, Лихтенштейн или Сан-Марино. Вы только представьте, какие ужасные последствия для несчастной Италии могла иметь война против Лихтенштейна!
— Бу-га-га! — дружно отвечала Палата Общин.
Граф Чиано метался по Европе и умолял созвать хоть какую-нибудь конференцию. Его снисходительно выслушивали, но со временем просто перестали пускать на порог. На то были две причины. Во-первых, Италия вот уже несколько лет как покинула ряды Лиги Наций как государство-агрессор, и потому была не в том положении, чтобы требовать международной защиты. Во-вторых, стремительный албанский блицкриг привел к тому, что в Италии как-то почти одновременно образовались минимум три законных правительства, и никто из уважаемых дипломатов и государственных мужей не мог с уверенностью заявить, какое из них самое законное.
Уже через несколько дней после албанского вторжения собравшийся в Риме Большой Фашистский Совет арестовал Муссолини и лишил его всех чинов и званий. Самые горячие головы предлагали немедленно и вот прямо сейчас вывести низложенного дуче во двор и поставить к ближайшей стенке, потому что столь чудовищный позор — поражение от албанцев!!! — можно смыть только океанами крови. Но к счастью для Бенито (но не для Италии) более холодные головы одержали верх. Весной 1939 года Муссолини был слишком популярен, и далеко не все бывшие соратники были готовы поднять руку на любимого дуче. Муссолини был отправлен под домашний арест. Большая ошибка — всего через несколько часов с помощью лояльных фашистов дуче вырвался на свободу и бежал на север, где провозгласил создание Итальянской Социальной Республики, заочно низложил ничтожного короля Виктора-Эммануила, а заодно приговорил к смерти всех предателей из БФС.
