Великий страх в горах - [8]

Это был хороший денек. Все мужчины, поднявшиеся наверх, согласились, что трава хороша. Они нашли, что пастбище богато травой, чему в этот год способствовало необычно жаркое солнце, что было большой удачей, потому что со всех склонов, окружавших пастбище, стекала вода.

Воды хватало, хватало и вина, привезенного в двух бочонках на муле с провизией. Сначала все немного отдохнули, поели, попили, а коровы тотчас же стали щипать траву; потом мужчины группками пошли посмотреть, как отремонтировали сыроварню и комнату для ночлега; потом осмотрели укрытие для скота, укрытие, где скот будет спасаться от непогоды; все было сделано, как надо; придраться было не к чему, это снова была крепкая хорошая хижина, очень хорошая; потом одни пошли осматривать пастбище, а другие принялись разгружать мулов и раскладывать по местам инвентарь.

Парни и девушки сидели группами на траве; еще выпили, потом начали танцевать. Танцевали, пили между танцами; парни и девушки танцевали и пили, мужчины просто пили. Жозеф и Викторин тоже пили и танцевали, все танцы танцевали вместе. Пили и танцевали дольше, чем надо, забыв о благоразумии. И не заметили, как большое круглое солнце закатилось за гору, а маленькая стрелка часов подползла к пяти; маленькая стрелка давно показывала пять, а никто так и не вытащил часы из кармана, чтобы на них взглянуть. Поэтому пришлось спешить. Жозеф проводил Викторин до первого поворота дороги; там он сел, следя за ней глазами, а она торопилась спуститься, поднимая к нему лицо на каждом витке.

Она тоже искала его глазами: каждый раз ему приходилось опускать глаза немного ниже, а ей поднимать голову все выше.

Она спускалась, а он все сидел, она сбегала вниз, потом останавливалась, поворачивалась к нему и махала платком.

Она становилась все меньше и меньше, а потом дошла до места, где дорога становится прямой и устремляется вниз по склону; там он увидел ее еще раз, и больше не видел.

Там он увидел ее в последний раз; там она в последний раз обернулась; а потом ее стало видно только до пояса, потом остались только плечи; потом поднятая рука и голова, а потом одна ладонь.

А потом и ладонь превратилась в маленькое белое пятнышко…

Напрасно он продолжал смотреть: там, где только что была она, ничего больше не было. Как это так?

Он сидел неподвижно и думал: «Где она?». Как будто, исчезнув из виду, она исчезла и из жизни тоже.

Он не мог удержаться и все искал ее глазами, высматривал внизу, под собой; но видел только, как подступает тьма, одна только тьма виднелась там, где только что была она, серая полоска над пустотой. Потому что ее больше не было, ничего больше не было. Все было пусто, пустынно, холодно и тихо.

Высоко вверху еще кружили на фоне отвесных скал несколько ворон, собираясь забиться на ночь в расселины, где они свили себе гнезда; наверное, они кричали, но кричали недостаточно громко для того, чтобы их крики могли долететь до того места, где он стоял, долететь до нас. Слышен был только шум воды — но он не в счет, а вокруг Жозефа была одна глубокая тишина, глубокая пустота. И Жозеф, наконец, поднялся, потому что замерз.

Он шел широким шагом, застегнул куртку, а пастбище вокруг него сжималось, исчезало в темноте. Видны были только окружавшие его скалы, окружавшие его скалы, покрытые черными пятнами.

Жозеф не хотел оборачиваться назад, но все равно оборачивался, а потом переводил взгляд на горные склоны. Было по-прежнему тихо, а потом упал камень.

И еще один камень сорвался, скатился с ледника. Тогда Жозеф поднял голову и увидел ледник прямо перед собой, розовый ледник на вершине, и этот розовый свет погас в тот самый момент, когда Жозеф взглянул на него.

Когда Жозеф поднял голову, розовый свет погас на леднике, и ледник стал тусклым, совсем тусклым, и казалось, что он движется вам навстречу.

Казалось, он движется вам навстречу, мрачный, тусклый, зеленоватый; Жозеф больше не решался на него смотреть, пошел быстрее, низко опустив голову; к счастью вскоре показался свет, добрый желтый свет очага возник перед ним в дверном проеме; и Жозеф шел вперед, не сводя глаз с огня.

V

Люди на горе тотчас же зажили той жизнью, которую собирались вести ближайшие три месяца.

Утром — еще до пяти — доили коров; это они делали все вместе. Потом хозяин с племянником разводили огонь под большим медным котлом, подвешенным на подвижном кронштейне, а Жозеф, Ромен и мальчишка втроем уходили со стадом, погоняя животных длинными палками.

Хозяин с племянником оставались в хижине и занимались хозяйством, а эти трое уходили с коровами, потому что коровам нельзя давать пастись там, где им вздумается, на их собственное усмотрение; надо каждый день менять место, чтобы использовать всю имеющуюся траву. Так и повелось: двое оставались в доме, трое уходили со стадом; а Бартелеми с Клу находили себе дело рядом с хижиной. В то утро Бартелеми сновал взад-вперед с тачкой, а Клу, взяв инструмент, расположился чуть ниже по склону. Там было место, где стекавшая со скалы вода застаивалась на лугу и портила траву; надо было прокопать ей путь, чтобы она уходила вниз, туда, где ее не хватало. В горах очень много мелких дел; более, чем достаточно для того, чтобы занять вас в течение всего дня, если, конечно, делать все как следует; но Клу не делал ничего. Небольшой пригорок скрывал его от посторонних глаз, поэтому он спокойно сел, раскурил трубку и стал пристально вглядываться в скалы напротив, пробегая их взглядом от одного края до другого в поисках тайных сокровищ, которые там, без сомнения, были. Но сначала надо было понять, где их искать. Так он сидел и смотрел, сидел и смотрел, пока Бартелеми суетился подле хижины, а хозяин с племянником варили сыр.