Великий понедельник - [3]

А какая поразительная красота ждала нас в Вифании! Когда Симон и Лазарь вышли встречать нас к самому краю пустыни. Завидев их издали, я сперва решил, что это вдохновенные пророки идут нам навстречу. Они надели на себя лучшие свои одежды. И как прекрасны были их лица: мужественное, торжественное лицо Симона и юное радостное лицо Лазаря.

А ведь два года назад мы видели другого Симона. Помнишь? Когда он пришел к нам в Галилею, одежда у него была разорвана, волосы на голове и бровях почти все вылезли, на губах выступали струпья, один зуб выпал изо рта, когда он заговорил диким хриплым голосом. Когда он протянул к нам руки, похожие на птичьи когти, они все были в язвах и сочились гноем. А лицо! Оно так вздулось буграми и настолько потеряло человеческий облик, что Симон стал похож на льва или сатира. И одна из женщин, помнишь, закричала от ужаса и спряталась за спиной у Зилота…

– Я помню. Это была Иоанна. И спряталась она за спиной Андрея, потому что у него самая широкая спина, – вдруг подал голос Иуда и открыл глаза.

Но уже ничто не могло сбить Филиппа, и он радостно продолжал:

– Ужас! Я до сих пор не могу вспомнить его без содрогания. Бедный человек. Сколько страданий он перенес… А теперь так странно слышать, когда некоторые называют его Симоном Прокаженным. Теперь он больше похож на первосвященника… А Лазарь! Ты когда-нибудь видел его таким красивым, каким он предстал перед нами вчера и каким он был сегодня? Когда я вошел в горницу и увидел его рядом с Учителем, я сперва подумал, что это Иоанн. Потому что он стал красивее всех нас. Нет, твоей красоты он, конечно, не достиг, – поспешно добавил Филипп. – Среди нас ты самый красивый. Иногда мне кажется, что красотой лица и тела ты превосходишь…

– Не надо о моей красоте. Мне это неприятно, – ласково, но твердо попросил Иуда.

– Прости, хорошо, не буду, прости, – быстро пробубнил Филипп и радостно продолжал: – Я хочу сказать, что Он не только исцеляет людей, не только воскрешает из мертвых, – Он им возвращает красоту! И эта красота становится всё более чистой и яркой! Чем дольше мы остаемся с Ним, тем сильнее преображаемся даже внешне…

То ли ветер подул со стороны оврага, то ли что-то иное произошло в окружающей природе, но до слуха собеседников стали доноситься звуки: журчание воды в Кедроне, голоса паломников, остановившихся на мосту через поток. Но выше по склону горы люди продолжали строить шалаш, осел тяжело вращал жернов, и их по-прежнему не было слышно.

– А утром сегодня, когда Он въезжал в Иерусалим и мы следовали за Ним, – продолжал Филипп. – Вот здесь, где мы сейчас сидим, я остановился, пораженный величием зрелища. Снизу шли празднично одетые люди с прекрасными и светлыми лицами. Они снимали с себя плащи, покрывали их ветвями и устилали нам путь. Они так радостно пели, так славили Его и благодарили Бога. И еще радостнее пели те, которые шли за Ним и спускались с горы. Сотни, нет, тысячи людей! И помнишь, когда два этих людских потока встретились у Гефсиманского сада, который Он так любит и где мы так часто отдыхаем, когда одна прекрасная волна встретилась с другой, когда пение троекратно усилилось, то радость и благодарность захлестнули нас так, что мы слились в единое целое, в море любви и красоты! Я тогда подумал, что пир, который мы все так ждем, уже начался. Потому что Красота уже встретилась со Светом.

– А фарисеи? – вдруг задумчиво спросил Иуда.

– Какие фарисеи?

– Ну, помнишь, перед самыми городскими воротами к Иисусу подошли фарисеи и попросили, чтобы Он заставил народ замолчать. А Иисус ответил им…

– Да не помню я никаких фарисеев! – испуганно и даже раздраженно воскликнул Филипп. – И пожалуйста, не сбивай меня с мысли! Иначе я не смогу изложить тебе то, что мне сегодня открылось. Я ведь для того и описываю всё, что ты сам видел, чтобы в этом описании выделить и исследовать вместе с тобой… – Филипп запнулся, тряхнул головой. – Итак, Красота возрастает и охватывает весь мир. Об этом мы уже сказали с тобой. А теперь будем говорить о Свете!

– Я где-то читал или мне рассказывал кто-то из раввинов, – переведя дух, продолжал Филипп, – я слышал, одним словом, что, когда придет Мессия, свет солнца изменится и луна будет светить иначе. Это изменение света я наблюдал и раньше. Помнишь, когда возле моей Вифсаиды мы поднялись на гору и Учитель сотворил чудо – накормил пять тысяч голодных? Я уже тогда обратил внимание, что, как только стали умножаться хлеба и рыбы, какой-то особенный свет вдруг пролился на нас. И цвет одежд у людей стал необычайным! И трава вдруг стала непривычно зеленой – такой удивительно зеленой травы я никогда до этого не видел!..

– Погоди, не прерывай меня, – попросил Филипп, хотя его собеседник не сделал к тому ни малейшей попытки. – Я говорю, я и раньше замечал это усиление света и обострение цветов. Но это было эпизодически. Теперь же, как только мы выступили из Ефраима, свет стал нарастать и изменяться постоянно. Он становится, несомненно, всё ярче и ярче. Он светит нам всё более радостно. Он так отчетливо освещает всё вокруг, что, если внимательно смотреть, выделяется каждый камень, каждая веточка обретает свой собственный силуэт и каждая травинка выглядит самостоятельно. Этот яркий свет, однако, не жаркий. Ты не заметил, что, когда мы вышли из Иерихона и пошли через пустыню, солнце не жгло нас и не мучило, как это всегда бывает на иерихонской дороге? И сегодня утром вот отсюда, где мы сидим, я, затаив дыхание, любовался Городом и долго смотрел на крышу Храма, не понимая, что с ней произошло и почему она меня так привлекает. Пока не понял, что в это время дня на нее невозможно смотреть – она так блестит на солнце, что глаза слезятся и слепнут… Город сегодня сверкал и искрился, но в этом ярком, радостном и отчетливом свете не было ничего ослепительного… Помнишь, однажды Учитель рассказал нам притчу, как девы вышли встречать жениха и взяли с собой светильники?.. Знаешь, Иуда, у меня такое ощущение, что весь мир, вся природа вышли встречать нас со своими брачными светильниками. И солнце – один из этих светильников.