Великий мертвый - [42]

Нечто подобное происходило и сейчас. Падре начал объяснять теософскую суть креста, но индейцы тут же все извратили. Едва увидев крест, жрецы радостно закивали и показали, как точно соотносятся стороны креста с количеством тепла, приходящего со всех четырех сторон света.

Падре пошел дальше и рассказал о крещении, исповеди и причастии. Жрецы переглянулись и восторженно, наперебой забалаболили: у них все точно так же! А стоило расспросить, и оказалось, что исповедуются они, большей частью, два раза в жизни, — когда принимают крещение, да перед смертью.

Падре досадливо рыкнул и понял, что пора переходить к самому основному. Коротко рассказал, как Сеньор Наш Бог запретил Иакову приносить в жертву своего сына, но и здесь получил столь же иллюзорное «понимание».

— Раньше, когда мы были дикими, как людоеды с островов, — перевели Марина и Агиляр, — мы тоже проливали кровь своих родственников. Но Уицилопочтли запретил это — раз и навсегда. Теперь мы охотимся только за чужаками.

— Но ведь в лице Господа чужаков нет… — осторожно продолжил мысль падре, — а все люди — братья. Как же можно убивать брата своего?

Жрецы дружно рассмеялись и начали тыкать руками в кинжал на поясе Агиляра.

— Они говорят, — смутился переводчик, — что впервые видят столь хорошо вооруженных миролюбцев.

На том и расстались. А спустя два дня, убедившись, что посланные в Тлашкалу послы мира уже не вернутся, Кортес отдал приказ выдвигаться вперед.

* * *

Мотекусома добивался встречи с тлашкальцами три дня, и лишь на четвертое утро с лично приехавшим на золоченых носилках и вставшим лагерем у самой границы Тлашкалы Великим Тлатоани вражеского Союза согласились переговорить.

— Что тебе нужно? — на скорую руку исполнив ритуал приветствия, перешел к делу Шикотенкатль — тот самый молодой вождь, что обыграл Мотекусому.

— В твои земли движутся четвероногие, — сразу же принял эту сухую манеру переговоров Мотекусома.

— Знаю, — кивнул Шикотенкатль.

— Я предлагаю перемирие, чтобы мы вместе могли убить их, — заглянул ему в глаза Мотекусома.

Эти глаза его были полны презрения и превосходства.

— Сам справлюсь, — отрезал молодой вождь.

Мотекусома удержал готовый прорваться наружу гневный всплеск.

— Тисапансинго не справился, — напомнил он.

— Там никогда не умели воевать, — отрезал Шикотенкатль.

Мотекусома, соглашаясь, кивнул и вытащил из кожаного футляра документы — самые важные из тех, что у него были.

— Смотри, Шикотенкатль, — развернул он первый. — Это донесения купцов. — За три года четвероногие трижды разорили почти каждый прибрежный город — от самого Косумеля.

Шикотенкатль дернулся, было, посмотреть, но удержался и высокомерно усмехнулся.

— Что знают купцы о войне?

— Кастилане уничтожили все свои парусные пироги, — развернул Мотекусома следующий лист. — Я думаю, они отрезали себе путь назад.

Молодой вождь не выдержал, — кинул-таки на отлично исполненный рисунок быстрый взгляд, и вновь исполнился высокомерия.

— Правильно сделали. Пироги мертвым ни к чему.

Мотекусома сокрушенно цокнул языком, но упрекать вождя в зазнайстве не стал.

— Разреши моим воинам воевать рядом с твоими.

— Ни за что.

Мотекусома на миг — не более — стиснул челюсти, но тут же взял себя в руки.

— Хорошо. Пусть они воюют с четвероногими под твоим руководством. Ты будешь ими командовать, больше никто!

Брови Шикотенкатля поползли вверх.

— Я? Твоими?

— Да, — твердо кивнул Мотекусома. — Я дам тебе право казнить всякого, кто ослушается.

Молодой вождь покраснел. Предложение было исключительно лестным. Но он и тут нашел подвох.

— А потом все будут говорить, что Шикотенкатль настолько испугался кастилан, что попросил подмоги у Мотекусомы? Ну, уж нет!

Мотекусома вспыхнул… и все-таки снова удержался.

— Я поставлю свои войска на самой границе, — стиснув кулаки, известил он. — Понадобятся, — бери. Орлы и Ягуары — сам знаешь, каковы они в бою. И еще…

Он быстро свернул документы в трубочку, сунул их в футляр и с поклоном положил перед юным вождем.

— Это тебе. Здесь о кастиланах самое важное, что знаю о них я сам.

Шикотенкатль отвел глаза. Похоже, он уже понимал, что Мотекусома и правда не собирается подминать его под себя, но отказаться от всего только что сказанного было для молодого вождя уже немыслимо.

* * *

После первых же двух стычек с тлашкальцами, стало ясно, что это — не Тисапансинго. Да, здешние индейцы, как и везде, старались не убить врага, а взять в плен, но вот в стойкости и военном мастерстве превосходили соседей на голову.

— Значит, так, — хрипло помогал переосмысливать тактику ближнего боя Альварадо, — действуем по-итальянски.

Конная разведка переглянулась.

— Сюда смотреть! — рявкнул Альварадо и вскочил на коня. — Бьем только в лицо!

Он взвесил в руке длинное тяжелое копье и сделал отточенный многократной тренировкой удар.

— Ни в коем случае не в хлопковый панцирь, — застрянет!

Разведчики усмехнулись. Это они и сами знали.

— А если копье перехватили рукой, делаем так…

Альварадо повернул коня кругом, четко показывая, как вместе разворотом всадника, проворачивается в руках противника и копье.

— Ни за что не удержит!

— А если он сумеет перехватить? — раздалось из гущи отряда.