Великий Мао. «Гений и злодейство» - [339]

Итак, Сталин сначала, 2 октября, получил решение Мао Цзэдуна вступить в войну и направить войска в Корею. Затем, 8 октября, Чжоу Эньлай от имени того же Мао Цзэдуна сообщил Сталину, что войска в Корею направляться не будут. Тем не менее Сталин высказал Чжоу Эньлаю свои соображения в связи с вероятностью ввода войск КНР в Корею. Очевидно, что Сталин имел в виду возможность дальнейших колебаний Мао Цзэдуна.

9 октября Чжоу Эньлай сообщил о решении ввести войска в Корею Молотову, а следовательно, об этом тотчас же было доложено Сталину.

В общем, Сталину было очевидно, что в руководстве КПК – КНР происходила серьезная борьба по этому вопросу (еще бы, речь шла о войне!) и существовали столь серьезные разногласия, что Мао Цзэдуну приходилось сначала в срочном порядке и практически единолично принимать решение, а затем, вероятно под давлением членов Политбюро, по крайней мере временно отменять или приостанавливать выполнение уже принятого им решения.

Это заставляло и Сталина не торопиться и проявлять сугубую осторожность. Даже учитывая необходимость поддерживать любые действия Мао Цзэдуна в создавшейся ситуации, Сталин должен был принимать во внимание возможность изменения уже принятых в Пекине решений, а потому выжидал, прежде чем предпринимать практические действия.

Сталин в принципе соглашался прикрыть действия китайской армии с воздуха силами советской военной авиации.

Китайская сторона упрекала Сталина за колебания при осуществлении этого обещания и намерения, толкуя поведение Сталина, а вернее мотивы его действий, следующим образом.

8 октября 1950 г. Мао Цзэдун официально сформировал Добровольческую армию народа Китая, назначил Пэн Дэхуая ее командующим, дал указания о передислокации войск. Таким образом, с этого дня, с точки зрения Мао Цзэдуна, все было готово к практическому вводу войск в Корею.

Сталин же тогда уведомил Мао Цзэдуна о том, что советская авиация еще не готова, в связи с чем необходимо временно отложить введение войск в Корею.

Именно эта просьба Сталина и была расценена в Пекине как проявление колебаний.

Думается, что и Сталин, и Мао Цзэдун долго взвешивали последствия, колебались, принимая решения, связанные с участием в той или иной форме своих военных (да, собственно, своих государств) в войне в Корее.

В Пекине полагали, что Сталин кривил душой, когда писал о том, что его авиация еще не готова, и видели подлинную причину колебаний Сталина в том, что он сомневался в способности армии Мао Цзэдуна противостоять вооруженным силам США. При этом в Пекине полагали, что Сталин также опасался того, что развитие событий может вовлечь СССР в прямое военное столкновение с США, что, в свою очередь, может привести к третьей мировой войне. Таким образом, Мао Цзэдун и в этой ситуации продолжал внушать своим коллегам мысли о том, что Сталин не верит в силы КПК – КНР, а следовательно, с подозрительностью относится к ним, из чего вытекала, с точки зрения Мао Цзэдуна, обоснованность подозрительного отношения к Сталину со стороны Мао Цзэдуна и его сторонников, и далее о том, что Сталин, в отличие от «смелого» Мао Цзэдуна, «трусит» перед лицом США. Все это говорит о том, сколь непростыми были отношения Сталина и Мао Цзэдуна, что особенно ярко проявлялось именно в те моменты истории, когда речь шла о войне, о военной опасности. Здесь Сталин никогда не мог положиться на Мао Цзэдуна как на надежного военного союзника, в то же время практически во всех такого рода ситуациях Сталин в конечном счете оказывал реальную помощь Мао Цзэдуну.

Доказывая противоречивость позиции Сталина, в Пекине указывали на то, что на следующий же день после начала войны в Корее, то есть 26 июня 1950 г., в московской газете «Правда» появилась статья в поддержку заявления Ким Ир Сена о начале войны; в этой статье подчеркивалось, что первыми атаку предприняли корейцы-южане, а армия корейцев-северян была вынуждена нанести ответный удар.

Следовательно, и в период подготовки к военным действиям, и сразу же после их начала Сталин и Мао Цзэдун практически одинаково трактовали для мирового общественного мнения ситуацию и поддерживали действия и заявление Ким Ир Сена.

Когда же период военных успехов армии Ким Ир Сена окончился и она оказалась под угрозой неминуемого полного поражения в случае, если бы ей не была оказана военная помощь из-за рубежа, то есть когда встал вопрос об участии СССР и КНР, в той или иной форме, в войне на Корейском полуострове, Сталин и Мао Цзэдун очутились в положении политиков, которым пришлось пожинать последствия их предшествующей политики по отношению к планам Ким Ир Сена. Сталин и Мао Цзэдун оказались перед лицом угрозы втягивания своих стран в войну.

15 сентября 1950 г. американские войска и вооруженные силы ООН высадились на Корейском полуострове и начали продвижение на север Кореи. Сталин был настроен пессимистически и уведомил Пекин о том, что Ким Ир Сен будет вынужден создать правительство в изгнании на территории КНР.

Это, очевидно, отражало упрек Сталина и Ким Ир Сену, и Мао Цзэдуну, которые, с точки зрения Сталина, должны были нести главную ответственность за начало военной авантюры на Корейском полуострове и пожинать ее плоды. Вместе с тем Сталин, который в свое время сыграл главную роль в появлении Ким Ир Сена в качестве руководителя Северной Кореи, фактически соглашался на то, чтобы и Ким Ир Сен, и Северная Корея, северные корейцы, перешли в зону влияния Мао Цзэдуна. Нельзя исключать того, что, с одной стороны, Сталин при этом продолжал последовательно проводить свою линию на то, чтобы предоставить в распоряжение Мао Цзэдуна другие отряды их общего коммунистического движения в определенном географическом регионе, и, с другой стороны, благодаря этому маневру прямо столкнуть Мао Цзэдуна с Ким Ир Сеном, чтобы затем извлекать из их противоречий свою выгоду; наконец, тем самым Сталин косвенно подчеркивал мысль о том, что два зачинщика корейской авантюры должны остаться наедине друг с другом.