Великий канцлер - [82]

– Но, Ваше Императорское Величество! – вскричал Победоносцев, – вы назначили министром Труда некоего Владимира Ульянова – а это карбонарий, вольтерьянец и мятежник, призывавший к низвержению монархии и социальному бунту. Да и вообще, Бог с вами, зачем вам это министерство, ведь хватало же раньше рабочей инспекции?

– В первую очередь, – отчеканила Ольга, – господин Ульянов – это продукт вашей политики. Это реализация ваших идей привела к тому, что единственным путем для устранения неустройств стал видеться вооруженный мятеж против законной власти. Господин Ульянов – как раз тот человек, который нужен для того, чтобы унять жадность наших капиталистов, готовых перегонять на прибыли живых людей. На этом месте он будет незаменим. Знайте, Константин Петрович: если на каком-то посту лучше всего будет работать охранитель – я назначу туда охранителя, если социалист – то социалиста, если либерал – то либерала…

– Да неужели, – удивленно воскликнул Победоносцев, – даже такие бесполезные люди, как либералы, могут приносить пользу?

– Могут, – ответил князь-консорт, – ибо Козьма Прутков сказал, что каждый человек вынужденно приносит пользу, будучи употреблен на своем месте… Есть такое место и для либералов – например в антикартельном комитете, который должен следить за тем, чтобы крупные капиталисты не составляли картелей или трестов, сговариваясь по проводу заниженных закупочных и завышенных реализационных цен. Честная конкуренция – там, где это уместно – тоже часть пути, по которому мы собираемся повести Россию.

– В таком случае, Ваше Императорское Величество, – твердо сказал Победоносцев, – прошу меня простить, но я не желаю принимать во всем этом никакого участия и подаю в отставку со всех постов. Да-да, со всех постов. Я служил вашему деду, вашему отцу и вашему брату, и теперь желаю наконец-то отдохнуть…

– Нет ничего проще, – произнесла императрица Ольга, – Адель, дай сюда отставку господина Победоносцева. Вот, Константин Петрович, подпишите здесь и здесь, и будет вам пенсия, а также пожизненное место в Госсовете и Сенате. Будьте уверены: хотя мы крайне недовольны вашей деятельностью, с нашей стороны в ваш адрес не будет высказано ни одного дурного слова, а только похвалы и слова сожаления, ибо основной причиной вашей отставки названо состояние вашего здоровья. А теперь ступайте, господин Победоносцев, и мы надеемся, что мы о вас больше никогда не услышим ни хорошего, ни тем более плохого.

Когда растерянный и какой-то пожухлый визитер вышел из императорского кабинета, (казалось, даже знаменитые торчащие уши поникли будто у спаниеля), Ольга облегченно выдохнула и посмотрела на мужа.

– Ну вот и все, – сказала она, – этот вредный старик вымотал меня до последней возможности. Он, будто какой-то злой колдун, сверлил меня своими стеклянными глазами, и если бы не ты, но и не знаю, как бы я справилась…

– А мне он показался похожим на старую побитую собаку, – пожав плечами, произнес полковник Новиков, – служил всю жизнь – и, как оказалось, зря. Бездетный и бездомный, ибо даже квартира, в которой он сейчас проживает, принадлежит не ему, а Священному Синоду. Одним словом – так проходит слава мира…

Часть 24. Осень в Гельсингфорсе

[1 сентября 1904 года, 18:05. Гельсингфорс, Резиденция Великого князя Финляндского (ныне Президентский дворец) Коммерческий директор АОЗТ «Белый Медведь» и И.О. Великой Княгини Финляндской д.т.н. и графиня Лисовая Алла Викторовна.]

Вот мы и дома… То есть этому дворцу на берегу моря только предстоит стать домом для меня, Николая и четырех его дочерей. Надо сказать, что то, что я увидела, заставило меня замереть на месте на несколько мгновений. Нет, к дворцам-то я уже как-то привыкла, но это все были ЧУЖИЕ дворцы… И теперь мне трудно было привыкнуть к мысли, что такое огромное, великолепное здание отныне принадлежит мне – мне и моей семье… Я знала, что этот день навсегда останется в моей памяти: теплый, яркий, совсем еще летний, наполненный щебетанием птиц и запахом моря. Энергичный ветерок нежно обдувал наши лица, словно бы приветствуя нас в этой новой обители. Ветерок этот, казалось, был единственным, кто был рад нам на этой земле… На НАШЕЙ же земле – и то, что она наша, уже ничто не сможет изменить.

У меня и вправду не было ощущения, что я где-то «за границей». Наоборот – все то, что представало передо мной, чисто зрительно так хорошо ложилось мне на душу, что я понимала: это мое… Мне здесь нравилось, и мое воображение уже захватывали перспективы тех перемен и нововведений, которые мы тут, в Финляндии, произведем. Дай Бог, чтобы все задуманное у нас получилось…

Величественный дворец, огромный и строгий, не имеющий никакой растительности перед фасадом, смотрелся весьма внушительно на фоне голубого неба и с первого взгляда производил впечатление некой твердыни, являясь олицетворением власти и могущества – в этом смысле архитектор уж точно постарался. Хотя, на мой эстетский взгляд, по сравнению с Александровским дворцом он выглядел слишком сдержанно и холодновато (что побуждало провести некоторую аналогию с финским характером). К нему еще предстояло привыкнуть. И потому, вступая под его своды, я, поддерживаемая своим женихом под локоток, напряженно, но не без любопытства, озиралась. Девочки тоже вели себя немного настороженно. Они, притихшие, жались ко мне, и я понимала, что для них этот переезд является в некотором роде стрессом. Ну ничего… Уж я постараюсь создать для них тут уют и самую теплую атмосферу. Да и в Финляндии этой тоже наведу порядок… У меня хватит на это и сил, и энергии, и любви, и решимости.