Великий канцлер - [101]

Восторг спер мне горло. Мой государь попал в трудную ситуацию и теперь просит у меня помощи!

– Ваша Великокняжеская светлость, – от волнения дав изрядного петуха, сказал я, – я сделаю все, что бы вы ни повелели… Клянусь вам в этом!

Николай Александрович принял величавую позу и произнес:

– Мы повелеваем Вам, Карл Густав Маннергейм, в дальнейшем состоять при Нашей особе, принять должность нашего главнокомандующего и приложить все возможные усилия к подавлению мятежа и наведению в Великом княжестве Финляндском надлежащего порядка. Все активные участники и подстрекатели беспорядков должны быть арестованы и подвергнуты заключению в казематах Свеаборгской крепости, где над ними будет проведено тщательное дознание и учинен военно-полевой суд. Обычное судопроизводство при этом отменяется и может быть введено обратно только Нашим указом…

Господин Иванов хмыкнул и добавил низким, немного угрожающим тоном:

– Если мятеж не подавите вы, дорогой Густав Карлович, то этим делом займутся люди, для которых бунтовщики – не более чем смазка для штыка. Жалеть никого не велено, в том числе и тех, кто укрылся за рубежами нашего богоспасаемого отечества. По принципу «око за око, зуб за зуб» – имперская безопасность начнет действовать, невзирая на линии границ. Арестовать они там никого не смогут, а вот пристрелить – вполне. Вашего старшего брата, насколько я помню, выслали в Швецию за то, что он злоумышлял оторвать Великое княжество Финляндское от Российской империи. Так вот: если вы не справитесь с порученной работой, можете с ним заранее попрощаться…

– Вы мне угрожаете, господин Иванов? – раздраженно спросил я.

– Нет, – с серьезным видом ответил тот, – предупреждаю. Или вы с нами, или пеняйте на себя, третьего не дано. Когда дело касается государственных интересов, мы ничуть не сентиментальны и не ограничены никакими нормами морали; положение слишком опасно, чтобы разводить тут политесы.

– Скажите, господин Иванов, – так же серьезно спросил я, – вы со всеми, кого пытаетесь привлечь на свою сторону, так суровы и безапелляционны?

– Да, со всеми, – ответил он, – кого пытаемся привлечь, так сказать, с противоположной стороны фронта. Ваше будущее, с нашей точки зрения, небезупречно, но мы решили дать вам шанс реабилитироваться. И решающий голос в принятии этого решения принадлежал государю Николаю Александровичу…

Упомянутый государь Николай Александрович, который до того момента просто стоял и слушал наш разговор, вдруг заговорил.

– Действительно, Густав Карлович, – прокашлявшись, произнес он, – Михаил Васильевич раскрыл перед нами все перипетии вашей еще не состоявшейся судьбы, и мы нашли ее весьма печальной. Но поскольку вы, хотя и предали Россию, но до самого конца своих дней оставались глубоко преданны лично нам, то мы, и никто другой, приняли решение дать вам второй шанс. Ибо кто еще, кроме преданного нам местного уроженца, сможет навести порядок в Великом Княжестве Финляндском, устранив и уврачевав запущенные смердящие язвы?

Надо сказать, что заявление государя шокировало меня до глубины души. Если к фельдфебельской грубости господина Иванова я относился спокойно, ибо уже знал о том, как эти пришельцы из мира будущего ведут свои дела, то слова государя заставили меня в буквальном смысле вздрогнуть. Я не понимал, как могло так случиться, что я изменил Российской империи, но остался верен императору Николаю… Но в то же время я ни на секунду не подверг сомнению сказанное государем. Было бы невероятно, если бы Николай Александрович солгал мне глядя прямо в лицо. Ответить уклончиво, с недомолвками, пообещать и забыть сделать – такое за ним водилось; но вот лгать, глядя в глаза с невозмутимым видом, Николай Александрович просто не умел.

Я все еще пребывал в сомнениях, и тут господин Иванов заговорил значительно более мягким тоном. Сейчас было видно, что передо мной стоит живой человек – в отличие от первоначального впечатления, когда в него, казалось, вселился сам ангел господень.

– Вы поймите, Густав Карлович, – произнес он, – исполняя поручение государя, вам придется принимать самые жесткие и непопулярные среди местных людей меры. Ведь враги государя и России – это не какие-то посторонние для вас люди, а ваши родственники, друзья и знакомые, люди одного с вами круга, в первую очередь, даже не финны, а финские шведы… Сможете ли вы во исполнение присяги преследовать этих людей за желание оторвать Финляндию от России, брать их под арест, судить и ссылать на вечную каторгу, при этом не впуская в свое сердце ни малейшей жалости? Не торопитесь отвечать, потому что если откажетесь вы, нам придется обратиться к господину фон Плеве. Он в последнее время как раз начал тяготиться урезанной должностью министра Внутренних дел, которая больше не предоставляет ему возможность проявлять над людьми тираническую власть, запрещать и преследовать, подобно верному цепному псу. Любое возмущение лучше всего подавлять в самом зародыше, и если не получится сделать это по-хорошему, мы в любом случае добьемся своего, даже если придется действовать по-плохому. Только вот после того, как тут потопчется господин Плеве, подобные вам финские шведы останутся только на страницах истории, а подпевающая мятежникам финская интеллигенция остаток своей жизни проведет в таких местах, по сравнению с которыми даже скандинавский ад Ниффельхейм покажется сущим курортом. Но это случится только в случае вашего отказа, ибо господин Плеве не знает удержу в своем охранительном раже, а вы будете вольны отмерять меру насилия по степени сопротивления. Ну что, господин Маннергейм, каково будет ваше самое верное положительное решение?