Великий Гэтсби. Главные романы эпохи джаза - [398]

В опьянении была добродушная приятственность, – оно придавало неописуемый лоск и очарование, словно воспоминания об эфемерных былых вечерах. После нескольких стаканчиков наступало блистающее волшебство «Тысячи и одной ночи» в сени «Буш Терминал Билдинг»[255], – его шпиль был великолепным пиком, золотистым и блистательным на фоне недостижимого небосвода. А Уолл-стрит, пошлая и банальная, торжество золота, роскошный спектакль разума, где великие цари копят деньги для грядущих войн…

…Плод молодости или плод лозы, преходящее волшебство краткого перехода из тьмы во тьму, – старинная иллюзия, что истина и красота неотделимы друг от друга.

Однажды вечером, когда он стоял перед огнями «Дельмонико» и закуривал сигарету, то увидел два экипажа, стоявшие на обочине в ожидании случайного пьяного пассажира. Вышедшие из моды кабриолеты были грязными и поношенными; потрескавшаяся кожа морщинилась, как стариковское лицо, плюшевые валики выцвели до буро-голубоватого цвета. Даже лошади были старыми и усталыми, как и седовласые старцы, восседавшие наверху и хлопавшие хлыстами с гротескной пародией на галантность. Остатки былых увеселений!

Энтони Пэтч отошел в сторону в приступе внезапного уныния, размышляя над горечью таких пережитков. Казалось, ничто не портится так быстро, как удовольствие.

Как-то днем на Сорок Второй улице он впервые за много месяцев повстречался с Ричардом Кэрэмелом, процветавшим и располневшим Ричардом Кэрэмелом, чье лицо округлилось под стать высокому лбу бостонского интеллектуала.

– Только на этой неделе вернулся с побережья. Собирался навестить вас, но не знаю твоего нового адреса.

– Мы переехали.

Ричард Кэрэмел отметил, что Энтони носит засаленную рубашку с немного, но заметно обтрепанными обшлагами и что под его глазами набрякли полумесяцы цвета сигарного дыма.

– Так я и подумал, – сказал он, устремив на друга взор своего ярко-желтого глаза. – Но куда и как поживет Глория? Боже мой, Энтони, я слышал самые жуткие истории про вас даже в Калифорнии, а когда вернулся в Нью-Йорк, то обнаружил, что вы абсолютно скрылись из виду. Почему вы не возьмете себя в руки?

– Послушай-ка, – нетвердо отозвался Энтони. – Я не выдержу долгой лекции. Мы теряли деньги дюжиной разных способов, и, естественно, люди болтали об этом, как и насчет судебного иска, но этой зимой точно будет принято окончательное решение…

– Ты говоришь так быстро, что я не могу тебя понять, – спокойно сказал Дик.

– В общем, я сказал все, что собирался сказать, – отрезал Энтони. – Навести нас, если хочешь… или нет!

С этими словами он повернулся и направился в толпу, но Дик перехватил его и удержал за руку.

– Послушай, Энтони, не надо так быстро слетать с катушек! Ты знаешь, что Глория моя родственница, а ты один из моих старейших друзей, так что для меня естественно интересоваться, когда я слышу, что ты отправляешься на корм псам… и тянешь ее за собой.

– Мне не нужны проповеди.

– Ну, хорошо. Тогда как насчет того, чтобы пойти ко мне на квартиру и немного выпить? Я только что поселился там и купил у таможенника три ящика джина «Гордонс»[256].

Пока они шли по улице, он с нажимом продолжил:

– Как насчет денег твоего деда: ты собираешься их получить?

– Старый дуралей Хэйт надеется на лучшее, особенно потому, что люди уже устали от реформаторов, – возмущенно сказал Энтони. – Это может сыграть на руку, к примеру, если судья решит, что из-за Адама Пэтча ему стало труднее найти выпивку.

– Ты не можешь обойтись без денег, – задумчиво произнес Дик. – Скажи, ты в последнее время пробовал писать?

Энтони молча покачал головой.

– Забавно, – сказал Дик. – Я всегда думал, что вы с Мори когда-нибудь начнете писать, а теперь он превратился в скупого аристократа, а ты…

– Я – дурной пример.

– Интересно почему?

– Наверное, ты думаешь, что знаешь почему, – сказал Энтони, с усилием сосредоточившись. – В глубине души и успешный человек, и неудачник имеют хорошо взвешенную точку зрения: один потому, что добился успеха, другой потому, что потерпел неудачу. Преуспевающий человек учит своего сына извлекать выгоду из состояния отца, а неудачник учит своего сына получать пользу от отцовских ошибок.

– Я не согласен, – сказал автор «Младшего лейтенанта во Франции». – Я много слушал тебя и Мори, когда мы были молоды, и находился под большим впечатлением, потому что вы были последовательно циничны, но теперь… боже мой, кто из нас троих выбрал для себя интеллектуальную жизнь? Не хочу выглядеть тщеславным, но это я. А я всегда считал и буду считать, что нравственные ценности существуют.

– Ну, хорошо, – отозвался Энтони, который откровенно развлекался. – Даже если так, тебе известно, что на практике жизнь никогда не представляет четко обозначенных проблем.

– Для меня представляет. Ничто не заставит меня нарушить определенные принципы.

– Но откуда тебе знать, когда ты нарушаешь их? Тебе приходится гадать, как и большинству людей. Тебе приходится расставлять ценности по местам, когда ты оглядываешься назад. Тогда ты завершаешь портрет, со всеми подробностями и полутонами.

Дик покачал головой с высокомерным упрямством.