Великий Гэтсби. Главные романы эпохи джаза - [377]

Глория».

Он слишком устал для понимания написанного, а тем более для беспокойства по этому поводу. Ее слова и намерения остались где-то очень далеко, в непостижимом прошлом. Он едва взглянул на второе письмо, написанное Дот; невнятный, размытый слезами почерк, потоки протестов, нежностей и горя. Просмотрев одну страницу, он выпустил листок из вялой руки и снова погрузился в туманную глубь собственных грез. На побудке он проснулся с жаркой лихорадкой и упал в обморок, когда попытался выйти из палатки, а в полдень его отправили в военный госпиталь с воспалением легких.

Он сознавал, что эта болезнь стала для него даром судьбы. Она спасла его от истерического рецидива, и он выздоровел вовремя, чтобы сырым ноябрьским днем погрузиться в поезд до Нью-Йорка и отправиться к бесконечной резне, ожидавшей впереди.

Когда его полк добрался до лагеря Миллс на Лонг-Айленде, единственной мыслью Энтони было как можно раньше попасть в город и увидеться с Глорией. Теперь было ясно, что перемирие подпишут в течение недели, но ходили слухи, что войска в любом случает продолжат отправлять во Францию до последнего момента. Энтони был устрашен перспективой долгого плавания, утомительной разгрузки во французском порту и целого года пребывания за границей, где они придут на смену солдатам, видевшим настоящие битвы.

Он намеревался получить двухдневную увольнительную, но лагерь Миллс оказался под строгим карантином в связи с эпидемией инфлюэнцы; даже офицерам запрещалось покидать лагерь, если не считать официальных поручений. Для рядового это не подлежало обсуждению.

Лагерь представлял собой унылое месиво, холодное, продуваемое ветрами и грязное, накопившее горы отбросов по мере прохождения многих дивизий. Их поезд прибыл в семь вечера, и они дожидались своей очереди, пока армейский клубок распутывался где-то впереди. Офицеры неустанно бегали взад-вперед, выкрикивая приказы и устраивая колоссальный переполох. Как выяснилось, неприятность была связана с полковником, который пребывал в праведном гневе, поскольку он был выпускником Вест-Пойнта, а война могла прекратиться, прежде чем он успеет переправиться на театр боевых действий. Если бы воюющие правительства осознали количество разбитых сердец старших воспитанников Вест-Пойнта в течение той недели, они бы, несомненно, продлили смертоубийство хотя бы на один месяц. Какая жалость!

Глядя на блеклые ряды палаток, растянувшиеся на мили посреди натоптанного месива из грязи и снега, Энтони сознавал неосуществимость желания добраться до телефона этим вечером. С утра он при первой возможности позвонит Глории.

Проснувшись навстречу холодному и промозглому рассвету, он стоял в строю на побудке и слушал страстную речь в исполнении капитана Даннинга.

– Вы, парни, можете думать, что война закончилась. Позвольте вас заверить, это не так! Это очередной фокус, и мы лучше сдохнем, если позволим нашей роте расслабиться, потому что, извольте поверить, мы отплывем отсюда в течение недели, а когда мы это сделаем, то скоро увидим настоящий бой. – Он сделал паузу, чтобы солдаты могли в полной мере осознать это заявление. – Если вы думаете, будто война закончилась, просто поговорите с любым, кто в ней участвовал, и убедитесь, думают ли они, что с немцев достаточно. Нет, они так не думают! И никто не думает. Я разговаривал со знающими людьми, и они говорят, что нам в любом случае придется повоевать еще один год. Они не считают, что все кончено. Так что, ребята, не забивайте себе головы дурацкими идеями.

Это последнее увещевание он произнес с удвоенным нажимом, после чего распустил роту.

В полдень Энтони бегом направился к ближайшему телефону в армейской лавке. По мере приближения к тому, что соответствовало центральной части лагеря, он заметил, что многие другие солдаты тоже бегут и что человек возле него внезапно подпрыгнул и щелкнул каблуками в воздухе. Эта склонность к бегу стала всеобщей, и от маленьких взволнованных групп здесь и там доносились радостные выкрики. Он остановился и прислушался: над стылой землей завывали гудки, и колокола в церквях Гарден-Сити вдруг разразились гулким перезвоном.

Энтони снова побежал. Теперь крики стали более ясными и отчетливыми, поднимаясь в морозный воздух вместе с облачками из луженых глоток:

«Германия капитулировала! Германия капитулировала!»

Фальшивое перемирие

В тот вечер в матовых шестичасовых сумерках Энтони протиснулся между двумя товарными вагонами и, перебравшись через железную дорогу, прошел по путям до Гарден-Сити, где поймал электричку до Нью-Йорка. Оставался определенный риск ареста; он знал, что военная полиция часто проходит по поездам и спрашивает пропуска, но предполагал, что сегодня бдительность будет ослаблена. В любом случае ему нужно было ускользнуть, поскольку он так и не смог дозвониться до Глории, а еще один день неопределенности был невыносимым для него.

После необъяснимых остановок и ожиданий, напомнивших ему ту ночь, когда он уезжал из Нью-Йорка больше года назад, поезд подошел к вокзалу Пенсильвания, и он направился знакомым путем к стоянке такси, где необходимость назвать свой адрес показалась ему гротескной и странно воодушевляющей.