Великий час океанов. Том 2 - [242]

Вторая экспедиция Бэрда целый год занималась научными исследованиями, высылая в разных направлениях группы полярников. Опять газеты Америки и Европы писали, не ожидая возвращения экспедиции, поскольку радиосвязь между станцией и Америкой поддерживалась ежедневно, о „богатой научной жатве“. И действительно, была собрана ценная научная информация.

Бэрд писал, что еще во время первого пребывания в Литтл-Америке у него возникла мысль провести некоторое время в одиночестве на отдаленной базе с целью метеорологических наблюдений. Кто решится противоречить начальнику? В рассказе Бэрда о своем опыте ощущается, что необоримое желание одиночества стало главным побуждением. Он писал: „Мне хотелось с головой окунуться в живительную философию, и я думал, что возможность этого откроется, когда окажусь в одиночестве. На этом шельфовом леднике в районе Южного полюса с более холодным климатом, чем климат плейстоцена, мне удастся отыграть потерянное время, подумать, послушать фонограф; семь месяцев я мог бы жить как хочу, наслаждаясь простейшими радостями бытия и перестав быть рабом любых обязанностей, кроме тех, которые мне навяжут ветер, ночь, мороз. Я буду подчиняться лишь одному человеческому закону – своему собственному“. Но адмирал ошибся.

16 марта 1934 года, то есть в период антарктического лета, несколько человек заняли места в вездеходах и направились в точку, расположенную на 80° южной широты, в 180 километрах от Литтл-Америки. Они везли разборный домик и все необходимое для семи месяцев жизни одного человека, нуждающегося в относительном уюте среди ледяной пустыни. Домик был легким, но его установили в специально подготовленной выемке во льду; кроме того, во льду были проделаны туннели для оборудования и провизии, нечто вроде природных холодильников. Запасы провизии составляли: 144 килограмма мяса, 70 килограммов консервированных фруктов, 36 килограммов сушеных фруктов, 316 килограммов овощей, 29 килограммов суповых концентратов, 22,5 килограмма кондитерских изделий и полтонны прочих продуктов, в том числе и круп. Для отопления имелась керосиновая печка и запас горючего для освещения – лампы и электрические батареи, 350 свечей, 425 коробков со спичками; два спальных мешка – один меховой, второй пуховый; книги, патефон с пластинками и т. п.

Семидесятиметровую антенну укрепили на четырех бамбуковых шестах высотой 15 метров. Бэрду оставили два приемопередатчика: один – с питанием от газогенератора, второй – от ручной динамо-машины. Предполагалось, что база будет вести передачи голосом, а Бэрд отвечать морзянкой.

Когда строители сообщили об окончании работ, Бэрд вылетел из Литтл-Америки в свою новую резиденцию. В крохотном помещении состоялось мини-прощание – „четырнадцать человек, скрестив ноги, уселись на полу“. 28 марта вездеходы исчезли в ночи. Бэрд вышел проводить их. Температура воздуха была ниже 50°. „Я стоял до тех пор, пока не затих последний звук, пока машины, ставшие едва видимыми точками, не растаяли на горизонте. Отныне живой мир перестал существовать. С юга наступала полярная ночь – бледно-черная тень, столь же угрожающая, как и грозовое небо. Нос и щеки стали мерзнуть, и я спустился по лестнице в свое жилище“.

Вернувшись в дом, Бэрд почувствовал, что, помогая загружать вездеход, вывихнул плечо. Жизнь в одиночку начиналась неудачно.

Правда, через несколько дней боль утихла, но плечо окончательно не зажило. Оставшись в одиночестве, Бэрд стал передвигаться медленно и неуверенно. Любое физическое усилие требовало большего напряжения воли, чем он думал раньше. Но подобное испытание нравилось ему, и постепенно жизнь вошла в привычное русло. Он стряпал, убирал комнату, слушал пластинки, читал, играл сам с собой в карты. Совершал ежедневные прогулки вокруг своего жилья, не прекратив их с приходом полярной ночи. Бэрд наслаждался несравненным блеском звезд в холодном небе, феерией южных сияний. „Неведомые события и силы продолжали править Вселенной и находили здесь свое безмолвное и гармоничное отражение. Именно гармоничное – и безмолвие, и тихий ритм, и абсолютный резонанс музыкальной струны, музыка сфер, быть может. Я схватывал этот ритм, становился частью его. И чувствовал, насколько человек слит со Вселенной“. Заветное счастье одиночества.

Однажды Бэрд отошел от домика на триста-четыреста метров, потерял ориентировку и заблудился. Звезды указывали любое направление, но в каком направлении шел он, опьяненный красотой? Полчаса – целая вечность – он кружил на одном месте; его охватила тревога, что он не сможет отыскать нужный снежный холмик, под которым было его жилье. Наконец он различил его в свете электрической лампы: „Думаю, ни один моряк, терпящий бедствие, не испытывал большей радости, даже при виде спасительных парусов“.

5 мая, возвращаясь с прогулки, адмирал потерял сознание буквально на пороге дома. Когда он пришел в себя, то увидел, что лежит в снегу на краю расщелины, в которую едва не свалился. Он поставил два указательных шеста и отправился домой, мучаясь вопросом, почему это с ним произошло.

Еще в начале апреля он нашел утечку в трубке, по которой керосин подавался в печку. Не найдя запасной трубки, он заткнул отверстие пластырем, взятым из аптечки. На время ремонта пришлось погасить горелку, и в домике стало зверски холодно. Когда температура поднялась до нормальной, Бэрд забыл о происшествии. Две или три недели спустя у него несколько раз были приступы головной боли, но он не придавал этому значения. Затем потерял сознание.