Великий час океанов. Том 1 - [13]
Хирург Эксмелин в своей книге довольно подробно описывает распорядок дня типичного буканьера. Встав на рассвете, они группами по пять-шесть охотников со сворой (речь идет о прирученных диких собаках) выходят на промысел. Диких быков на острове так много, что очень скоро собаки выгоняют одного зверя на опушку. Главарь группы стреляет в него из мушкета. Если бык не убит на месте, охотники преследуют его, догоняют и перерезают на ногах сухожилия. Затем добычу свежуют, и только тут для людей наступает время завтрака. Едва разделав быка, сотрапезники с наслаждением высасывают из костей мозг; еда эта сытная и вкусная. Покончив с завтраком, люди продолжают охотиться до полудня, после чего возвращаются в лагерь на обед; едят они жареное мясо и фрукты, вино куда более редкий гость на острове, нежели водка. После полудня готовят букан, чистят и вытягивают шкуры.
Одежда буканьеров приспособлена к нуждам их ремесла: испанское сомбреро с обрезанными краями (в широкополой шляпе не очень побегаешь по густому лесу), короткие штаны, грубая рубаха навыпуск, пояс и башмаки из сыромятной кожи. Вся одежда обычно настолько пропитана кровью и грязью, что стоит колом. На поясе нож и пороховница.
Согласно свидетельствам старинных авторов, буканьеры делились на собственно буканьеров, охотившихся на быков, и охотников, добывавших диких свиней, из которых тоже готовился букан либо солонина. Но подобная специализация, судя по всему, соблюдалась не очень строго.
Буканьеры жили группами по четыре, пять, шесть человек в грубых хижинах из бычьих шкур, натянутых на колья и прикрытых сверху ветвями. В каждой группе все добро (весьма скудное, за исключением оружия и нескольких котелков) считалось общим владением, и, если один из членов группы погибал или умирал, остальные забирали имущество себе без лишних проволочек. Крохотные буканьерские общины назывались «матлотажами», ибо члены их хотя и не жили на судне, но именовали себя матросами («матлотами») и реже – компаньонами. В истории сохранилось другое наименование, пущенное в обиход буканьерами. С какого-то времени они стали называть себя береговыми братьями, желая подчеркнуть узы братства не только внутри каждой группы, но и между всеми обитателями острова. Двери не запирались: замков на Тортуге и Эспаньоле не знали.
Закономерно возникает вопрос об их нравах. Эксмелин на этот счет изъясняется достаточно обтекаемо: «Буканьеры живут весьма вольно, свято храня верность друг другу». Судя по намекам современников, буканьеры брали себе индейских женщин в качестве наложниц, но в принципе семейная жизнь на Эспаньоле была не в фаворе.
К 1635 году уроженец Дьеппа Пьер Легран находился в Карибском море уже довольно долго, сколько точно – установить невозможно. Достоверно известно лишь, что в один прекрасный день января или февраля того года он крейсировал по спокойному морю на траверзе мыса Тибурон, западной оконечности Эспаньолы, на своем четырехпушечном люгере[12] в компании двадцати восьми вооруженных до зубов молодчиков.
Судно, равно как и люди, находилось в плачевном состоянии: Легран упрямо вот уже которую неделю бороздил море, не разрешая пристать к берегу. Впустую! Порции были урезаны до крайности, воду выдавали чуть ли не по глотку – я имею в виду питьевую, поскольку в трюме воды было предостаточно, но то была забортная морская вода, которую приходилось безостановочно откачивать. И вот в таких обстоятельствах однажды к полудню были замечены три галиона, шедшие строем курсом норд, то есть на Кубу. Нападать на эту троицу было бы чистым безумием, и Пьер Легран с товарищами лишь с горечью глядели на уплывавшую богатую добычу – близок локоток, да не укусишь!
Три гордых галиона таяли на горизонте, когда рулевой, оглянувшись, вдруг заметил в противоположной стороне еще один парус. Галион шел один.
– Ну уж этот, – воскликнул Легран, – будет наш!
«Испанец» медленно двигался по левому борту против течения, подойти к нему не составляло никакого труда – надо было лишь пустить судно по воле ветра и волн.
Экипаж с превеликим восторгом встретил весть о предстоящем сражении. Однако по мере того как галион, приближаясь, становился все более отчетливым, восторги умерялись, ибо кусок был, похоже, не по зубам. Четыре мачты, пузатый корпус, а главное, заметные невооруженным глазом многочисленные порты, сквозь которые торчали дула орудий, действовали отрезвляюще. Самые горячие головы, правда, кричали, что, чем крупнее корабль, тем жирнее добыча, но более опытные морские волки помалкивали.
Пьер Легран знал хорошо свою братию. Он спустился ненадолго в каюту судового хирурга, преданного ему до мозга костей, и отдал ему приказ, о котором экипаж узнал лишь гораздо позже:
– Будем брать галион на абордаж. Все поднимутся на борт «испанца». Вы – самым последним. Но, прежде чем покинуть люгер, сделаете пробоину в днище. Пару раз стукнете топором, этого будет достаточно.
