Великий Бенин - [9]

С этими словами Усама покинул помещение мастерской. Жороми смутился. Он растерянно посмотрел вслед отцу, потом перевел взгляд на молодого мастера и неожиданно для самого себя улыбнулся.

— Эге, — усмехнулся в ответ и Осунде, — ты, я вижу, мальчик веселый. У меня тоже веселое сердце, значит будем друзьями. А сейчас мне весело вдвойне.

Жороми серьезно кивнул головой:

— Я это знаю.

— Что ты знаешь, маленький человечек?

— Я знаю, почему тебе весело больше, чем было два дня тому назад. У тебя радость на сердце, потому что ты взял в жены девушку Ириэсе. Я был вчера на вашей свадьбе.

— О, — засмеялся Осунде, — значит, мы друзья со вчерашнего дня. Бери скамеечку, садись рядом и смотри. Я научу твои руки всему тому, что умеют делать мои. Но помни, знания рукам дают голова, глаза и сердце, — пальцами правой руки Осунде коснулся лба, глаз и груди Жороми, словно для того, чтобы мальчик запомнил сказанное навек.

Затем началась работа. Осунде взял большой ком чистой глины и, ловко разминая податливую массу, придал ей подобие птицы.

— Но у этой птицы нет клюва, глаз и крыльев, — удивился Жороми, зорко следивший за работой.

— Не торопись, увидишь и остальное.

Клюв, гребень и крылья Осунде вылепил отдельно и приладил их к птице. Потом он взял деревянный нож и, обмакивая его в миску с водой, загладил неровности глины. И вот уже в руках мастера не просто безымянная птица, а настоящий петух.

Осунде осмотрел его со всех сторон и кивнул головой, видимо оставшись довольным своей работой.

— Возьми этого мокрого, — подал он глиняного петуха Жороми, — отнеси во двор и положи на солнце у стены, а мне оттуда принеси сухого.

Стараясь не дышать, Жороми бережно взял в руки петуха и вышел во двор. Около стены мастерской он увидел длинную скамейку, на которой сушились глиняные петухи и змеи. Жороми осторожно положил на свободное место принесенного петуха и взял другого, просохшего и твердого, как камень. У него была по-боевому задрана голова и широко расставлены крепкие ноги.

Когда мальчик вернулся, около мастера была уже не глина, а чаша с растопленным воском. Осунде взял принесенного петуха, поставил его на маленький табурет и, орудуя тонкой деревянной лопаткой, быстро покрыл птицу воском. Клюв, гребень, крылья и хвост мастер отделал с особой тщательностью, раскаленным на огне ножом вырезав рисунки нарядного оперения. Осунде работал молча. Молчал и Жороми, как завороженный следя за руками мастера.

Воск стал гладким, блестящим, на его поверхности забегали маленькие светлые блики. Держа петуха за подставку, молодой мастер повернул птицу к мальчику, и Жороми вскрикнул от радостного изумления — таким красивым показался ему этот застывший в горделивой позе петух.

— Ну, а теперь посмотри на него в последний раз, — Осунде вернул птицу на скамеечку. — Больше ты его таким не увидишь. Воск умрет, а его место займет металл.

— Почему же воск должен умереть? — удивленно и горестно спросил мальчик. — Ведь он так красив, гладок и блестящ.

— О, бронза не менее гладкая, а блестит, пожалуй, ярче воска. Главное же, воск мягок, непрочен, его растопят лучи солнца или рука человека своим теплом, и птица исчезнет. Металлу не страшны ни солнце, ни дождь, ни падение с высоты — металл живет вечно.

С этими словами Осунде обмазал воскового петуха глиной, превратив гордого певца зари в бесформенную глиняную болванку, лишь отдаленно напоминающую птицу.

— Поставь на солнце, и давай посмотрим, сколь ко лепешек не пожалела моя Ириэсе положить в эту сумку.

Мастера сдвинули в кружок свои скамеечки и вынули из сумок лепешки, горшочки с вареным бататом, калебасы с молоком и водой. Жороми сел между Осунде и старым мастером, на голове которого белых волос было больше, чем черных. Мальчик вместе со всеми принялся за еду, но вдруг, словно что-то вспомнив, отложил надкусанную лепешку и тихонько потянул за набедренник своего учителя:

— Осунде, скажи… Вот тебя научил делать этих прекрасных птиц мой отец, отца — другой мастер, а кто научил самого первого?

— Когда я был таким же, как ты, — вместо Осунде ответил ему старый мастер, — я задал моему деду такой же вопрос, и дед мне рассказал вот что: «Давным-давно в нашу страну пришел Первый Мастер. Он пришел из города Ифэ, где жили великие мастера, узнавшие тайны литья от самих богов. Первый Мастер был высок, как пальма, а его тело, обмазанное соком красного дерева, светилось и днем и ночью. Имя Первого Мастера было Игве-Ига. Он пришел к обба Бенина и сделал из бронзы голову его умершего отца, в которую вселился дух отца обба.

Такие головы мы называем «ухув-элао» — «череп предка» — и делаем их для того, чтобы было где жить духу, когда умрет тело. Игве-Ига украсил ухув-элао бивнем слона, которого он сам убил. Потом мастер сделал ухув-элао матери обба, лицо которой было прекрасно, как утренняя заря. Эти ухув-элао стоят на алтаре предков во дворце Великого, и все, кто видел их, говорят, что нет замечательней голов, в которые когда-либо вселялись души умерших. Игве-Ига жил сто лет и еще двадцать и учил людей Бенина своим тайнам. Когда же он увидел, что люди нашей страны научились лить звонкую и блестящую бронзу, он радостно вздохнул и ушел в страну духов, потому что он был из их мира». И теперь все литейщики, прежде чем приступить к большой работе, просят Игве-Ига об удаче. И ты не забудь приносить ему жертвы… Так-то, мальчик.