Великие судьбы русской поэзии. XIX век - [7]

КОВАРНОСТЬ

Когда твой друг на глас твоих речей

Ответствует язвительным молчаньем;

Когда свою он от руки твоей,

Как от змеи, отдёрнет с содроганьем;

Как, на тебя взор острый пригвоздя,

Качает он с презреньем головою, —

Не говори: «Он болен, он дитя,

Он мучится безумною тоскою»;

Не говори: «Неблагодарен он;

Он слаб и зол, он дружбы недостоин;

Вся жизнь его какой-то тяжкий сон»…

Ужель ты прав? Ужели ты спокоен?

Ах, если так, он в прах готов упасть,

Чтоб вымолить у друга примиренье.

Но если ты святую дружбы власть

Употреблял на злобное гоненье;

Но если ты затейливо язвил

Пугливое его воображенье

И гордую забаву находил

В его тоске, рыданьях, униженье;

Но если сам презренной клеветы

Ты про него невидимым был эхом;

Но если цепь ему накинул ты

И сонного врагу предал со смехом,

И он прочёл в немой душе твоей

Всё тайное своим печальным взором, —

Тогда ступай, не трать пустых речей —

Ты осуждён последним приговором.

Что касается Воронцова, тот, естественно, начинает искать предлог, чтобы удалить Пушкина из Одессы. Уже сложившаяся в глазах правительства репутация ссыльного поэта как растлителя умов подсказывает графу самое простое решение, и он обращается к царю с жалобой – Пушкин-де вредно влияет на местную молодежь. Ну а в ожидании Высочайшего волеизъявления генерал-губернатор отправляет Александра Сергеевича в нелепейшую командировку: обследовать места, повреждённые саранчой – только бы услать его подальше от дражайшей супруги. Единственным итогом поездки стали несколько зарифмованных строк:

Саранча летела.

Села.

Всё съела.

И дальше полетела.

24 июля 1824 года Александру Сергеевичу был объявлен царский приказ – уволить его со службы и отправить в Псковскую губернию, в имение, принадлежащее родителям, под местный надзор. Причём бесцеремонные власти потребовали от Сергея Львовича, отца поэта, шпионить за сыном и доносить на него. 9 августа Пушкин добрался до пункта назначения – деревни Михайловское. Началась северная ссылка, уже не прикрытая видимостью службы. Впрочем, поэт и сам ещё в 1823 году подал прошение об отставке.

Застав в Михайловском всю свою семью, которая по причине летнего времени тут отдыхала, Пушкин, конечно же, был весьма обрадован. Однако в ноябре родные вернулись в Москву, и Александр Сергеевич остался в этой горькой и тоскливой глуши со своей любимой старенькой няней. В господском доме только две комнаты и отапливались – его и Арины Родионовны. В долгие зимние вечера они частенько сходились вместе, и уже знаменитый поэт, совсем как в детстве, заслушивался няниными сказками и песнями. Об этом, собственно, и повествует его стихотворение:

ЗИМНИЙ ВЕЧЕР

Буря мглою небо кроет,

Вихри снежные крутя;

То, как зверь, она завоет,

То заплачет, как дитя,

То по кровле обветшалой

Вдруг соломой зашумит,

То, как путник запоздалый,

К нам в окошко застучит.

Наша ветхая лачужка

И печальна, и темна.

Что же ты, моя старушка,

Приумолкла у окна?

Или бури завываньем

Ты, мой друг, утомлена,

Или дремлешь под жужжаньем

Своего веретена?

Выпьем, добрая подружка

Бедной юности моей,

Выпьем с горя; где же кружка?

Сердцу будет веселей.

Спой мне песню, как синица

Тихо за морем жила;

Спой мне песню, как девица

За водой поутру шла.

Буря мглою небо кроет,

Вихри снежные крутя;

То, как зверь, она завоет,

То заплачет, как дитя.

Выпьем, добрая подружка

Бедной юности моей,

Выпьем с горя; где же кружка?

Сердцу будет веселей.

Понимая, как невыносимо для Пушкина при его живом, общительном характере прозябание в унылом и дремотном захолустье, друзья стараются хотя бы письмами приободрить поэта. Его лицейский товарищ, благоразумный и рассудительный Дельвиг, в своих посланиях призывает Александра Сергеевича к снисходительности: мол, не дразни правительство. А Жуковский, верный своему восторженному отношению к пушкинским стихам, пишет, что у него «не дарование, а гений». Как бы подтверждая эти слова, в Михайловской ссылке поэт создаёт такие шедевры, как стихотворная драма «Борис Годунов», поэма «Цыганы», новые главы «Евгения Онегина»… Благо вынужденное одиночество располагает к творчеству.

Если в «Цыганах», написанных по бессарабским впечатлениям, когда Александр Сергеевич пропадал несколько дней, увязавшись за цыганским табором, ещё заметно влияние Байрона, то в «Борисе Годунове» поэт проявляет уже гораздо больше самостоятельности. И вырваться из пут байронизма Пушкину помогает «История государства Российского», принадлежащая перу Карамзину. И хотя первые её тома, начавшие выходить в 1818 году, Александр Сергеевич встретил тайною эпиграммой:

В его «Истории» изящность, простота

Доказывают нам без всякого пристрастья

Необходимость самовластья

И прелести кнута, —

теперь по выходе X и XI томов, содержащих историю царствования Федора Иоанновича, Бориса Годунова и Дмитрия Самозванца, поэт черпает из этого кладезя сюжет и материал для своей драмы. Конкретная фабула и необходимость следовать колориту эпохи дают Пушкину возможность наконец-то преодолеть несколько условную поэтику байроновского романтизма.

В Михайловском Александр Сергеевич начинает переписываться с Плетнёвым, вызвавшимся быть его издателем. Немудрено, что публикация «Цыган» сопровождалась шумным успехом. Тот же южный накал страстей, та же яркость образов, что и в первых поэмах, разве только ещё живописнее, ещё сильней. Но в целом всё тот же – уже знакомый и привычный – Пушкин. А вот первая глава «Евгения Онегина», вышедшая в феврале 1825 года, была встречена холодно, настолько холодно, что сбитый с толку автор приостанавливает печатанье романа. Дорабатывает, уточняет, шлифует. Хотя причина тут не в мелочах, а в крепнущих реалистических тенденциях его поэзии, пока ещё чуждых публике.