Великие пророки и мыслители. Нравственные учения от Моисея до наших дней - [226]

К тому времени, когда я сам для себя объявил себя суверенным государством, я уже подготовил все необходимые предпосылки для этого. Я уже выработал в какой-то мере свое понимание мышления, познания, бытия, общества, а также свои принципы отношения ко всем явлениям моего социального окружения, к другим людям, к работе, к творчеству, к коллективу, к власти, к семье, к материальному благополучию. Конечно, я это выработал в той мере, в какой это дало мне основания на самоё претензию стать автономным государством. Потом я все элементы моего государства достраивал, расширял, усовершенствовал, но уже вполне сознательно и планомерно.

В СОВЕТСКОЙ ИДЕОЛОГИИ

На пути к построению моего внутреннего государства мне, естественно, пришлось иметь дело с марксизмом-ленинизмом. Я не мог его игнорировать, поскольку он был официальной советской идеологией, претендовавшей на объяснение всего того, что становилось предметом внимания моего государства. Кроме того, идеология была непосредственной средой моей жизнедеятельности. Большинство моих друзей, близких, знакомых и коллег по образованию и по профессии были философами, а философия составляла ядро советской идеологии. Я мог наблюдать все аспекты функционирования и эволюции советской идеологии. И не только наблюдать. Она касалась меня лично как во внешней деятельности, так и в моей внутренней жизни. Естественно, взаимоотношения с идеологией стали одним из важнейших элементов моей жизни.

Я пришел в философию, уже имея определенное отношение к советскому обществу и к советской идеологии. Я пришел с намерением получить образование, которое позволило бы мне лучше понять мое общество и определиться в нем в качестве личности особого рода, как я уже начал это себе представлять ранее. Поэтому я учился усерднейшим образом. И досконально изучал марксизм-ленинизм, поскольку он непосредственно касался волновавших меня проблем. Мое отношение к марксизму было двойственным. С одной стороны, он доходил до меня в том виде, в каком он стал ядром советской идеологии и заслуживал презрения и насмешки. С другой стороны, изучая его в подлинниках, я включал его в контекст мировой философской культуры и видел в нем многое такое, что заслуживало уважения. Будучи от природы склонным к диалектически гибкому способу мышления, я уже в студенческие годы обратил внимание на самое интересное для меня в марксизме, на диалектический метод. Я уже писал о том, что мое понимание диалектического метода встретило враждебное отношение со стороны философских властей. Поэтому я оставил намерение разрабатывать диалектический метод в рамках марксизма и в интересах марксизма. Мое отношение к марксизму стало полностью критическим. Я стал относиться к нему как человек второй половины двадцатого столетия, знакомый с высшими достижениями современной науки, профессионально занимавшийся логикой и методологией науки.

ШУТОВСКОЕ ОТНОШЕНИЕ К МАРКСИЗМУ-ЛЕНИНИЗМУ

Марксизм-ленинизм очень рано (уже в школьные и армейские годы) стал для меня предметом насмешки. Я сочинял бесчисленные шутки и короткие юмористические истории на марксистские темы. В частности, еще в армии я определил производственные отношения как отношения между людьми в процессе их производства, определил женщину как объективную реальность, данную нам в ощущениях. В таком духе я потешал моих сослуживцев. И странно, что среди множества доносов, написанных на меня, не было ни одного по поводу моих шуток такого рода. Может быть, доносчики просто не увидели в них скрытой насмешки над святынями марксизма.

В тех рукописях, которые я уничтожил в 1946 году, было много коротких рассказов на марксистские темы. В частности, там была описана дискуссия о коммунизме, о которой я вспомнил много лет спустя, сочиняя раздел «Беседа о светлом будущем» для книги «Зияющие высоты». Многие сатирические куски такого рода в моих литературных произведениях были написаны на основе припоминания того, что я придумал в более ранние годы.

В студенческие годы издевательство над марксизмом стало моим призванием в наших компаниях. Забавно, что иногда я это делал даже во время лекций. Вот один из примеров тому. Профессор излагал нам марксистскую концепцию происхождения человека от обезьяны. При этом он сослался на известные в то время слова Сталина о том, что, когда обезьяны спустились на землю, кругозор их расширился. Я сказал довольно громко, что с деревьев-то вроде бы виднее. В аудитории начался смешок. Профессор от неожиданности растерялся. Но он был старый марксист-ленинец, набивший язык на диалектических выкрутасах. «Когда обезьяны сидели на деревьях, — воскликнул он ликующе, — они смотрели вниз! А когда слезли на землю, стали смотреть вверх! Ясно?» — «А зачем нужно им было смотреть вверх?» — спросила наивная девочка, относившаяся к белиберде такого рода с полной серьезностью. «Они с тоской вспоминали о том, что раньше на ветках сидели в безопасности», — поддержал мой шутливый тон один студент, бывший офицер. «Но дело не только в этом, — продолжал развивать прерванную гениальную мысль лектор. — Когда обезьяны слезли на землю, у них высвободились передние конечности для трудовой деятельности». «Передние конечности у обезьян высвободились прежде всего для того, чтобы было удобнее держать стакан с водкой», — сказал я под одобрительный хохот аудитории.