Великие интервью журнала Rolling Stone за 40 лет - [40]

Сочетать кларнеты, тромбоны и саксофоны, чтобы получить определенный звук, а не так, чтобы, сделав ту или иную аранжировку, услышать: «Ой, это пикколо, ой, это тромбоны».

Какое влияние оказал на тебя Спектор в художественном плане и в смысле конкуренции?

– Ну, я чувствовал, что не столько конкурирую, сколько соревнуюсь, соревнуюсь в величии стиля моей музыки. У нашей группы высокий художественный уровень. Мы считаем Фила Спектора величайшим, самым передовым продюсером в музыкальном бизнесе.

Но он же не сочиняет песни.

– Ну, я неколебимо верю в то, что он написал те песни и оказал честь другим. Чтобы записать их так, как он это сделал, он должен был их написать.

Майк Лав[83]говорил, что ты сочинил «The Warmth of the Sun» в считаные часы после убийства Джона Ф. Кеннеди, и в этом доказательство того, что даже в очень суровое время ты смог выразить очень позитивные эмоции.

– Да, странно, но, по-моему, мы всегда отличались одухотворенностью и писали музыку, чтобы подбодрить людей. Я всегда ощущаю священный трепет перед записью. Даже во время записи «Surfer Girl»[84], даже тогда я ощущал душевный подъем.

Каков характер твоей духовной позиции сегодня? Влияет ли она на твое отношение к миру?

– Нет, нет же. Я не настолько осознаю мир, как мог бы.

А это непременно плохо?

– Да, потому что мне кажется, что, если бы я лучше осознавал мир, я мог бы создавать слова песен, более созвучных реальной жизни людей.

Ты работаешь над этим именно сейчас?

– Да, я работаю над этим именно сейчас, я работаю с людьми, которые, как мне известно, знают в этом толк. Например, поэт Ван Дайк Паркс, этот парень соединяет меня с тем, что мне нужно. Он держит меня в курсе всего происходящего.

Ты когда-нибудь думал записать собственный альбом?

– Нет. Не думал об этом, мне казалось, он не будет коммерческим, если я его запишу.

Ну, так что?

– Ну, возможно, я мог это сделать тогда. Думаю, мог бы.

Одно время ты с ним работал над революционным альбомом под названием «Smile», который вы так и не выпустили[85].

– Да, мы не завершили его, потому что было много проблем, проблем внутри группы. У нас были сроки, которые мы не смогли соблюсти. Поэтому мы прекратили работу. Плюс к тому мы сделали «огненный трек». Мы свели песню под названием «Fire», надели пожарные шлемы на музыкантов и поставили в студии ведро, в котором горел настоящий огонь, поэтому во время монтажа пахло дымом. А примерно через день сгорел один дом на той же улице, где располагалась студия. Мы подумали: а что, если это колдовство? Мы не знали, с чем связались, поэтому решили не заканчивать песню.

Кроме того, я пристрастился к наркотикам и стал выделывать такие кульбиты. Публика просто балдела. Я стал претенциозным и делал то, что вообще не было свойственно The Beach Boys. Это было мое.

Что за программу выработали доктор Лэнди[86] и его команда?

– Ну, в основном она была направлена на то, чтобы вылечить меня от наркомании.

У тебя была такая проблема?

– Да, у меня была проблема с наркотиками. Еще четыре месяца назад я нюхал много кокаина. И появились врачи, научившие меня справляться с этим, – все время находиться под надзором, чтобы не прикасаться к наркотикам.

Как ты находишь такой подход?

– Такой подход работает, потому что все время есть кто-то рядом, а это держит тебя в узде. К тебе бросаются, когда ты готов совершить что-то непотребное. Это работает до тех пор, пока наконец не будет достигнута стадия, когда надзор уже не понадобится.

Почему ты пошел на такую программу?

– Потому что моя жена вызвала врачей, и по закону она имела на это право.

Кроме того, что за тобой следили, что еще делали для тебя люди доктора Лэнди?

– Они учили меня общению, тому, как общаться с людьми. Просто учили меня приличному поведению в обществе, вроде как манерам.

Разве ты не мог держать себя в обществе?

– Мог, но я растерял навыки. Из-за наркотиков.

Как это?

– Просто. Из-за наркотиков. Я стал настоящим параноиком, не мог с собой совладать.

В то время ты не был счастлив?

– Я был чертовски несчастен. Знал, что завожу себя, и ничего не мог с этим поделать. Я был никчемный овощ. Все злились на меня, потому что я не мог работать, не мог расстаться с сигаретой. Каждый день кокаин. Тусовки. Кругом мешки со «снегом», и я вдыхаю его как безумный.

Но наркотики – просто симптом, разве не так? Должно же быть что-то еще. Карл[87] сказал, что однажды ты взглянул на мир, а он оказался таким сумбурным, что ты не смог его принять.

– Не смог.

Но мир действительно сумбурный. Как же ты с ним справляешься?

– Так и справляюсь… пробежка по утрам. Черт возьми, встаю с постели и делаю пробежку, и уверен, что сохраняю форму. Вот что я делаю. И пока единственный способ не притрагиваться к наркотикам – это жить бок о бок с надзирателями, а единственный способ совершать пробежку – тот, когда надзиратели выводят меня совершить пробежку.

Так что в каком-то смысле ты не вполне одобряешь эту идею.

– Просто если один раз попробуешь наркотики, они тебе понравятся и ты их снова захочешь. Ты сам-то употребляешь наркотики?

Да, экспериментирую.

– Ты? Ты нюхаешь?

Конечно.

– Я так и думал. У тебя с собой есть?