Великие болезни и болезни великих. Как заболевания влияли на ход истории - [38]

Годы после окончания Наполеоновских войн были эпохой позднего романтизма и бидермайера, когда картины Каспара Давида Фридриха воссоздавали грандиозную, часто немного угрожающую природу, которая вскоре начнет повсеместно исчезать. Потому что период после 1815 года во многих частях европейского континента был отмечен стремительной индустриализацией по примеру Великобритании. На острове примерно с середины XVIII века в качестве нового источника энергии использовалась паровая энергия. Процветали рудники и угольные шахты, открывались фабрики и создавался совершенно новый способ передвижения, не зависящий от мышечной силы (лошадей и людей) и ветра. В сентябре 1825 года была открыта первая железная дорога между промышленным городом Стоктон и портовым городом Дарлингтон. Транспортное средство, спроектированное Джорджем Стефенсоном и названное локомотивом, тянуло грузовые вагоны, а вскоре и легковые – началась эра мобильности.

В континентальной Европе индустриализация была запоздалой и неравномерной. Любителям живописи того времени следует представить (или открыть на компьютере) рядом друг с другом две символических картины: «Прогулку в сумерках» Каспара Давида Фридриха, написанную примерно в 1835 году, где наступление темноты являет собой неземное спокойствие и создает почти осязаемый мир; и «Ночной Коулбрукдейл», изображенный Филиппом Якобом Лютербургом в 1801 году, символ промышленной революции. Здесь ночное небо, освещенное доменными печами, представляется вратами в ад. Но постепенно индустриальные пейзажи появились и в Германии, и Австрии (которая входила в Германский союз и на тот момент еще считалась частью Германии, пока их не разделила война 1866 года), особенно в Верхней Силезии и Рурской области. Некоторые города, которые прежде были не столь важны, стали промышленными центрами, например, Хемниц в Королевстве Саксония, который, в честь цитадели британской тяжелой промышленности получил название «Саксонский Манчестер». Неслучайно первое действительно важное железнодорожное сообщение, рассчитанное на перевозку пассажиров, в Германии появилось именно в Саксонии, между Дрезденом и Лейпцигом.

Индустриализация привела к резким демографическим изменениям: примерно с середины XVIII века население неуклонно росло, а в XIX веке прирост стал еще быстрее. Начала расти безработица: сельское хозяйство, прежде самая важная отрасль, больше не могло удовлетворить спрос на работу. Те, кто ее искал, а это были в основном молодые люди, потянулись в города: юноши – на фабрики, девушки – в дома буржуазии и дворянства, где по-прежнему была большая потребность в обслуживающем персонале. Все чаще людям приходилось жить вместе в замкнутом пространстве, с ненадежным водоснабжением и еще менее надежной системой избавления от человеческих и животных экскрементов.

Строительство жилья отставало от роста городов, и люди часто жили в тесном соседстве.

Чем выше были темпы индустриализации, тем большую ценность приобретала приватность. В период бидермайера, или формарца (термин, описывающий эпоху до революции в марте 1848 года), произошли расцвет и переоценка буржуазной семейной жизни. Историк Генрих Лутц, преподававший в Вене, описал происходившие изменения такими словами: «Контраст между доиндустриальными формами жизни, где семья еще была сообществом, необходимым для жизни и продуктивной работы, и “современной семьей”, которая приобрела новые черты, такие как приватность, эмоциональность (в том числе благодаря свободе выбора супруга) и в которой изменилось распределение ролей между мужем и женой, определили эпоху в целом, несмотря на некоторые региональные и социальные различия»[145]. И его коллега Томас Ниппердей согласился: «Семья высоко ценится именно потому, что она оплот приватности. Жить в семье, трудиться ради нее становится частью смысла жизни»[146].

Комфорт и сентиментальность характеризуют быт растущей буржуазии, которая все чаще находит свое место в социальной пирамиде между традиционной элитой, аристократией, и низшим классом пролетариев, резко увеличившим свою численность примерно с 1850 года. Картины того времени обычно сосредоточивается на частной жизни, отчасти из-за стремления художников абстрагироваться от политики. Картины изображают идиллию с хорошо одетыми, любящими друг друга и заботящимися о детях парами, с домашними концертами при свечах, людьми, читающими газету или держащими в руках томики Гете, расположившимися в частном салоне, кофейне или винном ресторане. Эти полотна периода формарца показывают «старые добрые времена», такие, какими их представляли: пары прогуливаются под руку (что едва ли можно было вообразить одно или два поколения назад) на фоне городских пейзажей тех лет – господа в модных сюртуках, дамы в струящихся платьях светлых или свежих весенних тонов, с осиной талией, шляпкой на голове, типичным для того времени атрибутом, и зонтиком в руке; вокруг них прыгают счастливые дети и выглядящая не менее счастливой собака. Подобные изображения, идиллия на которых не была ни постоянной, ни само собой разумеющейся, по-видимому, казались чем-то обычным. Повсеместно распространившись в искусстве и печатных изданиях, они стали зеркалом реальности, отражением первой половины XIX века.