Великая война без ретуши. Записки корпусного врача - [63]
Ближайшим этапом для нашего штаба армии при отступлении является Лида[512]. […]
12 июля. За обедом присутствовал генерал Вебель, командир 34-го, растаявшего теперь корпуса, отправляющийся в резерв. Только посмотреть на сего генерала — так ужас берет за судьбу вверяемых его командованию тысяч людей!
Среди порядочной части штаба настроение угнетенное, в лицах их читается плохо скрываемое чувство стыда за действия нашего высшего командования. Дня через 2–3 должна решиться участь Варшавы. Подымает меня на юродство: подать рапорт о назначении меня командиром части, также и многих из корпусных врачей — а во главе санитарных отделов пусть продолжают состоять командиры полков да отставные генералы. Не будет ли так лучше для успехов нашего оружия? Ввиду же большой тяги офицерства на санитарные должности предложить врачам и военным чиновникам замещение офицерских должностей в войсковых частях. Авось тогда скорее победим! […]
13 июля. Беспыльная чудная погода. Зашел в табачный магазин запастись рижскими сигарами, которых потом, пожалуй, и не раздобудешь, по крайней мере — по сносной цене. Евреи (чуткий барометр!) в тревоге спрашивают меня: «Не полезут ли опять сюда немцы?» Ответил, конечно, успокоительно. По целым дням в вышине реет «ballon captive»[513] (колбаса!). […]
14 июля. Немцы переправились через Нарев; 37-й пех[отный] полк[514] наш весь истреблен. С шавельских позиций мы отступили к Поневежу[515]. По официальным телеграммам выходит, что произошла перегруппировка наших войск, в результате коей оставленные нами позиции потеряли для нас свое значение, мы-де под Шавлями[516] осадили только свой центр, и план немецкий окружения наших войск рушился, а свелся-де лишь не к решительному удару, а только (хорошо это только!) к территориальному выигрышу! Значит — ура! Наша взяла! А территориальный выигрыш ведь скоро может дойти и до Смоленска! Это все — ничего… Неподражаема тонкость диалектической изощренности и изысканных софистических ухищрений нашей прессы! […]
15 июля. […] Писарь[517] нашего отдела подал докладную записку с просьбой о его переводе в его «родной» полк (8-й Финляндский). Меня очень заинтриговало его желание переменить свой род службы — сравнительно теплое, безопасное место в канцелярии — на место в окопах; побеседовал с ним, ч[то]б[ы] проникнуть в его душу; отвечал, что очень тянет его к своим однополчанам, а то-де служить ему здесь, в отделе, стало «оскорбительно»!.. […]
16 июля. С фронтов ничего нет утешительного. […] Формируется новых 15 корпусов. Немцы елико возможно стараются живую силу заменить техникой, мы же — наоборот: ее недостаток думаем компенсировать количеством шапок!..
Читаешь приказ по в[оенному] ведомству] за 1915 г. № 78, где подробно описывается… новая форма нарукавной повязки Красного Креста взамен формы, объявленной в приказе за 1869 г. № 89, или тому же подобные приказы с подробным изложением происшедших перемен по части всяких крючков, петличек и пуговиц… и диву даешься — жизнь как будто идет по-прежнему. Ну, за эту бюрократическую схоластику зато нам и всыпают немцы! Мир полон праведных наказаний и заслуженных возмездий. […]
17 июля. Ровно год как продолжается наша злосчастная война. «Встань, проснись, подымись», мужичок… Что у тебя было, что стало и что теперь есть благодаря успехам российского оружия?!
Под большим секретом осведомлен, что Люблин нами очищен. Вопрос, видимо, короткого времени, когда мы очистим весь район Вислы и отойдем в своей «перегруппировке» на линию Ковно — Гродно — Брест-Литовск. В голову навязчиво лезет басня о проказнице мартышке, осле, козле и косолапом мишке… Музыканты наши все пересаживаются, да будет ли от этого толк какой — сомневаюсь[518]. Наша администрация и все военное сословие требуют для блага России радикальнейшего перевоспитания: хоть мало-мальски они должны просветиться, трезвым умом познать самих себя и стать в совестливые отношения к окружающим; а успеют ли они хотя по сокращенному курсу пройти эту школу в наступающую вторую годовщину кампании?! Теперь же пока чего не тронь — все смердит и воняет… […]
19 июля. […] Варшава доживает последние денечки своего российского подданства; вывезли оттуда, говорят, все; осталось только снять колокола, да нет пока мастеров сего дела…
Сестра милосердия передавала мне со слов беседовавших с ней раненых солдатиков, будто бы в боях лучшими оказываются прапорщики, нежели настоящие кадровые офицеры-трусы, с к[ото]рыми бесцеремонно они расправлялись по-своему: тут же их прикалывая или пристреливая. И поделом.
Японец «Николай Иванович», наблюдая наши нравы, сообщил мне, что у них, в противоположность нам, офицеры гораздо ближе стоят к солдатам, между же собой — дальше. Так и запишем. […]
20 июля. Штаб фронта из Седлеца передвинут в Слоним[519]. Немцы методично нас выпирают. В соседних с нашей армиях и в галицийских (на южном фронте) появилась холера. […]
21 июля. Уже не секрет: немцы заняли не только
