Великая тайна Великой Отечественной. Ключи к разгадке - [49]
Связь же с вождем в самые напряженные моменты 21–22 июня держали по ВЧ, будили его, рассказывали о событиях, получали запреты, советы, угрозы и одобрения. Тогда, возможно, прямая речь вождя в многочисленных мемуарных описаниях последнего предвоенного дня, начала войны и ее первых дней – святая правда, только звучала она по телефону. А вот описания его действий и внешнего вида – нахмуривание бровей, бледность, раскуривание трубки, хождение по мягкому ковру и т. п. – беллетристика, присочиненная отдельными высокопоставленными мемуаристами «для пользы дела». Но это, конечно, лишь догадки. Так же как и момент его возвращения в Москву.
Абсолютно достоверен факт присутствия Сталина в Москве 8 июля 1941 г., так как в этот день им был впервые после начала войны принят иностранец – посол Великобритании Криппс.[41] Криппс вернулся в Москву 27 июня и восемь раз был принят Молотовым, но только после двух его встреч со Сталиным (8 и 10 июля) 12 июля было подписано важнейшее советско-британское Соглашение о совместных действиях в войне против Германии. Учитывая его особую важность для СССР, задержка с подписанием – тоже косвенное свидетельство отсутствия Сталина в Москве. Другая возможная дата появления Сталина в Москве – 3 июля, когда наконец впервые после начала войны страна услышала голос вождя по радио. Есть предположение, что его речь была записана на магнитную пленку, поэтому, в отличие от речи Молотова 22 июня,[42] транслировалась в течение дня несколько раз. О том, что она не звучала, как принято говорить сегодня, «в прямом эфире», а была тщательно подготовлена, свидетельствует и появление ее текста в тот же день во всех центральных советских газетах. Вполне возможно, что арест 4 июля генерала армии Павлова, командующего Западным фронтом, о чем будет сказано ниже, также является следствием возвращения Сталина (до этого Павлов надеялся поговорить с вождем, но Сталин так его и не принял[43]).
Кстати, за два дня до выступления Сталина по радио, 1 июля, в газетах было опубликовано Постановление о создании Государственного Комитета Обороны (ГКО), сосредоточившего в своих руках всю полноту власти. В тексте Постановления было указано, что оно принято на заседании Политбюро 30 июня, хотя из журнала регистрации посетителей кремлевского кабинета Сталина следует, что в нем ни в этот, ни в предыдущий день вообще никого не было – значит, заседание происходило в другом месте.
В опубликованном в годы перестройки черновике этого постановления, написанном рукой Маленкова, имеются две сталинские правки (первые правки, сделанные рукой вождя на каком-либо документе после начала войны), из чего может следовать, что либо он был в Москве уже 30 июня, либо ему самолетом привозили текст на согласование в Сочи.
Возможен и другой вариант: заседание Политбюро в этот день состоялось в Сочи, куда могли прилететь на одни сутки Молотов, Микоян, Ворошилов, Каганович. Может быть, именно поэтому 29 и 30 июня в кремлевском кабинете Сталина и не было посетителей, а накануне, вечером 28 июня, туда заходили несколько авиаторов – начальник ГУ ВВС Жигарев, а также известные летчики-испытатели Стефановский и Супрун. Не исключено, что они обсуждали завтрашний рейс в Сочи, в том числе его обеспечение и прикрытие истребителями. Вполне можно допустить, что описанная Микояном и Берией поездка на дачу к Сталину группы членов и кандидатов Политбюро, уговоривших его вернуться в Кремль, на самом деле имела место в то самое время, но только отправились они к вождю не на машине, а на самолете, и не в Кунцево, а в Сочи.[44]
Следующая возможная дата возвращения Сталина в Москву – 29 июня, так как в этот день Сталин вместе с Молотовым, Микояном, Ворошиловым, Маленковым и Берией якобы приезжал в Генштаб для выяснения обстоятельств сдачи немцам Минска и имел крупный разговор с Жуковым на повышенных тонах. Одни свидетели этой беседы утверждают, что вождь довел Жукова до слез, другие – что Жуков обматерил его (последнее, на мой взгляд, менее вероятно). Я же считаю, что скорее этот разговор происходил в Сочи, куда привозили Жукова для отдельного разговора о тяжелейшем положении на фронтах.
Рассмотрев в комплексе все события 28–30 июня – сдачу немцам Минска, отсутствие в течение двух дней приема в кремлевском кабинете Сталина и решение именно в течение этих двух дней важнейших, не терпящих отлагательства вопросов обороны страны (подготовка проекта Директивы Совнаркома и ЦК от 29 июня 1941 г. и Постановления о создании ГКО 30 июня 1941 г., которые фактически стали основным материалом для речи Сталина по радио), а также высказанную Сталиным именно в эти дни острую критику военного руководства за создавшуюся на фронтах тяжелейшую ситуацию, – можно предположить, что события развивались так.
