Великая тайна Великой Отечественной. Ключи к разгадке - [44]

Но вот все волнения позади. Все собрались вовремя, разместились в отдельном вагоне и отправились в путь.

Время было позднее, мы сразу же легли спать, проснулись уже в Орше. К нам в вагон пришел какой-то связист, спросил Омельченко и вручил ему телеграмму непонятного содержания. Пожав плечами, Омельченко передал ее мне, и я прочел: «Связи изменением обстановки не сочтете ли вы нужным вернуться Москву». Текст был непонятным, но непонятнее всего было то, что телеграмма была за моей подписью – Пересыпкин…[33]

– Что случилось?

Удивленный еще больше меня, он ответил:

– А разве вы не знаете? Началась война.

Это сообщение было для нас полной неожиданностью.

[98, c. 52–54]

В книге полковника В. Быстрова «Маршал войск связи Иван Пересыпкин», где дословно пересказывается этот эпизод, после слов «Началась война» следует фраза: «Сегодня утром Германия напала на СССР». Думаю, что из книги И. Пересыпкина ее убрали, так как с ней создается впечатление, что неожиданностью оказался не сам факт войны, а война именно с Германией.

Начальник личной охраны Сталина генерал-лейтенант МГБ Н. С. Власик:

Мне вспомнился один эпизод, случившийся в первые дни войны, который безусловно характерен для Сталина <…>. В первую же неделю войны, на третий или четвертый день, была объявлена воздушная тревога. Население было уже подготовлено, и все без паники укрылись в убежище. Но факт сам по себе был неприятный.

В первые же дни войны врагу удалось прорваться к сердцу страны – Москве. Утром населению было объявлено, что была учебная тревога с целью подготовки жителей столицы к укрытию в убежищах.

Что же произошло на самом деле? Оказалось, что наш заград-огонь, охранявший подступы к столице, принял свои самолеты за вражеские и открыл по ним огонь. Была объявлена воздушная тревога. Потом все это быстро выяснилось, и был дан отбой.

Узнав об этом, Сталин тут же вызвал помощника командующего войсками Московского военного округа по ПВО Громадина М. С. Легко представить себе самочувствие Громадина. Ошибка была серьезной, и надо было давать объяснения самому наркому обороны.[34] Что, кроме заслуженного наказания, мог ожидать он от этой встречи? Но все его опасения жестокого разгона оказались напрасными. Сталин принял его приветливо и тепло, расспросил его обо всем, поинтересовался, где он учился, что закончил, и в заключение сказал: «Вы уж постарайтесь больше не ошибаться и помните, что сейчас идет война и ошибки могут привести к тяжелым последствиям».

Вышел Громадин от Сталина и облегченно вздохнул, откровенно признавшись, что такого внимательного и теплого отношения к себе после совершенной ошибки он никак не ожидал…

[74, 120–121]

Интересно, что в этой главе своих воспоминаний, которая называется «Война», Власик почему-то, вместо того чтобы сообщить как, где и когда он и его «хозяин» узнали о начале войны, долго рассказывает об истории нашей страны, начиная с 1920 г. и НЭПа, а также об истории Германии, начиная с прихода Гитлера и нацистов к власти в 1933 г. Он упоминает пятилетки, стахановцев, челюскинцев, папанинцев, героев-летчиков и борьбу с вредителями из Промпартии (остальных «врагов народа» он почему-то упустил). Начало войны лично ему, всегда бывшему рядом с вождем, запомнилось в очень конкретных деталях: «Вероломное нападение Германии, только что заключившей с нами мирный договор, до известной степени застало нас врасплох, несмотря на это с первых же дней войны мы смогли оказать врагу серьезное сопротивление». Приведенный выше эпизод с Громадиным – первое воспоминание начальника личной охраны вождя в этих мемуарах непосредственно о войне. Возможно, Власик лично видел входящего в сталинский кабинет бледного Громадина и слышал его восхищенный рассказ о доброте вождя по выходе, или же ему рассказал присутствовавший при сем Поскребышев. Дело не в этом, а в том, для чего, скорее всего, по мнению автора настоящей книги, приведен этот первый в мемуарах Власика эпизод войны – для того, чтобы подтвердить, что в самые страшные первые дни войны вождь был на посту в Кремле! Ведь из рассказа Власика следует, что «налет» на Москву был совершен 24–25 июня 1941 г., значит, Сталин никуда из Москвы не уезжал.

Так бы оно и считалось, если бы не нашелся свидетель покруче, и при этом довольно объективный – так называемый Кремлевский журнал, а если по научному – «Тетради (журналы) записи лиц, принятых И. В. Сталиным (1924–1953 гг.). На приеме у Сталина».

И вот, если верить этому журналу (а я верю ему почти всегда, за редким исключением, о чем будет сказано ниже), то выясняется, что генерал Власик выбрал не самый удачный пример для подтверждения того, что они с «хозяином» в тяжелые первые дни войны находились на посту в Кремле. Из записей в этом журнале видно, что ни 24-го, ни 25-го, ни 26-го, ни 27 июня и вообще ни в один день этого месяца в 1941 г. генерал-майор Громадин М. С. не переступал порог сталинского кабинета. И впервые это произошло 27 июля 1941 г., а затем в тот год он приходил туда еще два раза – 28 августа и 19 октября. Какая из этих встреч имелась в виду? С 21 июля немецкая авиация вела уже настоящие бомбежки Москвы, так что описанной Власиком трогательной беседы вождя с Громадиным в принципе не могло быть. Но не это главное. Главное то, что мемуары Власика не являются подтверждением присутствия Сталина в этот период в Москве. Об ошибке Власика свидетельствует и то, что, рассказывая о встрече Громадина со Сталиным, он называет последнего наркомом обороны, хотя Сталин стал им лишь 19