Великая Смута - [51]

Но, говоря о подвигах Скопина, ополчения северных городов и Шереметева, мы должны иметь в виду, что и Москва собой что-то да представляла. Там было достаточно сил, правда, не для того, чтобы победить Тушинского вора, но защитить себя от его отрядов, обложивших город со всех сторон, Москва могла совершенно спокойно. Об этом свидетельствуют события Троицына дня (25 июня 1609 г.), когда поляки, уже знавшие о приближении Скопина к Твери, внезапной атакой сбили передовые отряды горожан, подошли к самой Москве, а потом, как бы приглашая москвичей на битву, отошли за Ходынку и расположились на ее берегу. Царь Василий послал против них все свои войска с пушками и дубовыми гуляй-городами на возах, через их бойницы стрельцы вели прицельную стрельбу. Завязалась упорная битва, в которой поляки и казаки начали одолевать царское войско. Казалось, победа их близка, но неожиданное для поляков появление свежих сил под началом князей Ивана Куракина, Андрея Голицына и Бориса Лыкова полностью изменило ситуацию: тушинцы были остановлены, а потом и обращены в бегство. Только донские казаки Заруцкого смогли задержать наступающих москвичей на рубеже реки Химки. В этом сражении тушинцы потеряли практически всю свою пехоту.

Нужно сказать, что в это время заметную роль в организации обороны Москвы уже играли такие земские деятели, как Прокопий Ляпунов и Дмитрий Пожарский, но их основной подвиг еще впереди, поэтому и рассказ о них последует в свою очередь.

Центральной же фигурой антипольского сопротивления в этот период был, бесспорно, Скопин-Шуйский. В его лагерь в Калязине продолжали прибывать все новые и новые ополчения с запасами продовольствия и всего необходимого для военно-походной жизни. Везли они и собранные по городам деньги для выплаты жалованья иностранным наемникам. Когда сумма средств превысила 10 тысяч рублей, Скопин отправил их со своими послами Делагарди, чтобы тот остановил уходящих в Швецию наемников и понудил их к выполнению Выборгского договора. Деньги и передача шведам без царского утверждения Корелы с уездом сделали свое дело: корыстолюбивые наемники повернули назад и пошли на соединение с русским ополчением. Но еще до их подхода князь Михаил в ночь на 5 сентября овладел Переславлем-Залесским, убив при этом 500 и пленив 150 шляхтичей Сапегиной рати. Через десять дней явились и шведские войска, которые, получив еще 15 тысяч рублей мехами, воспылали готовностью к продолжению похода на Москву. Двадцать шестого сентября Михаил Скопин и Делагарди двинулись дальше на юг и, достигнув Александровской слободы, решили остановиться в ней, чтобы пополнить свое войско спешащими к нему со всех сторон ополчениями.

Такой мощный военный кулак в 100 верстах от Москвы прервал экономическую блокаду столицы. В город пошли обозы с продовольствием из Коломны, Владимира, Переславля. Князь, имея, кроме шведских наемников, 18 тысяч своих воинов, тем не менее считал возможным применять лишь оборонительную тактику. Однако это не помешало ему направить в изнуренную многомесячной осадой Троицкую обитель 900 ратников, которые, к радости осажденных, без боя соединились с ними. Но смелый и решительный Сапега был еще силен. Восемнадцатого октября он с 4-тысячным отрядом выступил из своего стана, расположенного неподалеку от Троицкого монастыря, чтобы испытать силы объединенного войска. Встретив передовые дружины Скопина, он гнал их до самой слободы, где вступил в открытое сражение с его основными силами. Не выдержав схватки с русскими из-за их многочисленности, поляки вынуждены были вернуться к своей бесполезной осаде. Скопин их не преследовал: он выжидал. А Александровская слобода тем временем, как и при Иване Грозном, стала затмевать по своему значению стольный город Москву. Туда стремились мысли и сердца сынов Отечества, туда шли толпами и порознь, конные и пешие, кто с мечом, а кто и с рогатиной. Новую дружину снарядила и прислала Ярославская земля, из Владимира прибыл Шереметев со своей низовой ратью, царские полки привели из Москвы князья Куракин и Лыков, ожидались новые наемные войска из Швеции.

Все благополучно складывалось для молодого полководца: доверие царя, единодушие всех слоев русского народа, наличие пусть купленных, но профессионально подготовленных союзников, раздор в неприятельском стане. И, наконец, как заметил Н. М. Карамзин, россияне увидели то, чего уже давно не видали: ум, мужество, добродетель и счастье в одном лице; увидели мужа великого в прекрасном юноше и славили его с любовью, которая столь долго была жаждой, неудовлетворенной потребностью их сердец, и нашла предмет столь чистый. То, что чувствовал любой неравнодушный к судьбе своей Родины, то, что как бы витало в воздухе, посмел сформулировать и высказать лишь один человек: Прокопий Ляпунов — рослый, сильный, красивый рязанский дворянин, способный на отчаянный, безрассудный, но искренний поступок, поднявший когда-то вместе со своим братом Захарием мятеж в армии Годунова под Кромами и примкнувший к Лжедмитрию I. Какое-то время он состоял в армии Болотникова, но, убедившись в несхожести или даже в антагонизме своих и его целей, в ноябре 1606 года перешел на сторону Василия Шуйского, за что был пожалован в думские дворяне. С тех пор воевал на стороне московского царя и против Болотникова, и против Тушинского вора. Прокопий был признанным вождем рязанского дворянства, и его слово многое значило. Так вот, этот Прокопий Ляпунов взял на себя смелость от лица всей России предложить царскую корону двадцатитрехлетнему Михаилу Васильевичу Скопину-Шуйскому, как единственно достойному претенденту на этот пост. И если мы вспомним, как Василий Шуйский стал царем и как к этому отнеслись жители городов и уездов, сколько раз его пытались свергнуть с престола и как он сам изъявлял согласие передать власть достойному претенденту, да к тому же учтем его достаточно преклонный возраст и отсутствие наследников — то предложение Ляпунова было в высшей степени оптимальным. И не факт, что молодой герой не хотел этого. На словах он отрицал такое желание, но были ли его высказывания искренними, мы уже никогда не узнаем, потому что архивы не сохранили ни одного документа, написанного его рукой. Как будто кто-то специально вымарывал князя Михаила из истории. А какая была бы перспектива: победное шествие из Александровской слободы в Москву, венчание на царство, а потом всей землей Русской — на Сигизмунда, застрявшего под Смоленском. И вряд ли король устоял бы против такого напора. И не было бы еще двух лет безвременья, государственного разоренья и народных бед.