Великая Сила Любви - [16]

      Антон чувствовал себя именинником. Впервые не от того, что уел Пенелопу, а от того, что смог переступить через собственную злобу, не дал волю языку, настроению.

      - Вот и хорошо, - обрадовалась мама, - ведь ее, сынок, тоже понять можно. Немолодая, одинокая. Говорят, ее бросил муж, нашел молодую, уехал с ней куда-то в Прибалтику. А она тут с вами... Забаву себе нашла - астрологические прогнозы, ну и пусть тешится, вы ей не мешайте.

      Удивительное дело, Антону вдруг захотелось выучить монолог Гамлета: «Она меня спросит, а я ей как орешки отщелкаю. Удивится Пенелопа, удивится, это уж точно»...

      Он открыл Шекспира на заданной странице. «Что благородней духом - покоряться пращам и стрелам яростной судьбы иль, ополчась на море смут, сразить их противоборством?» Вот тебе раз! Ведь тут как раз про Пенелопу. И про меня. Покоряться или ополчаться - что благороднее? Молчать, как глухонемой, или отбивать ее наскоки, а то, если дать ей волю, она так распустится... Гамлет тоже не знал, как лучше, все не мог решить, что «благородней духом». Но решил же! Решил! Лучше уж, «ополчась на море смут», сразить их... И пошел сражать, никого ведь не пожалел, даже мать, а я Пенелопу жалеть должен? И опять вразумляла его мама: -Понимаешь, сынок, это ведь так давно было. Тогда отношения между людьми были определенными, примитивными, если хочешь: враг - это враг, друг - это друг. Врага сокрушай, друга люби. А сейчас нет той однозначности. Помнишь, у Высоцкого: и не друг и не враг, а так... Время такое ломаное. Тяжело разобраться, прав человек или нет. Да разве нам судить? Нам надо стараться жить по совести. А это значит, не огорчать никого, даже тех, кто тебе неприятен или нелюб. Потерпи. Учись терпению. Сколько еще в твоей жизни Пенелоп таких будет.

      И опять мамины слова успокоили. И опять он раскрыл Шекспира и выучил весь монолог Гамлета. Только бы Пенелопа его вызвала.

      На Майе Львовне был строгий серый костюм с малиновым шарфом, завязанным бантом. Она вошла в класс как-то скорбно-торжественно, с высоко поднятой головой.

      - Вчера, вернувшись домой после школы, я обнаружила, что у меня из кошелька пропало двести тысяч, моя месячная зарплата. В вашем классе у меня был последний урок. Имейте мужество сказать, кто украл у меня деньги.

      Класс молчал. Майя Львовна выдержала паузу, а потом, покрывшись румянцем, выкрикнула в лицо подросткам: - Да знаете, кто вы? Вы, вы... ничтожества, и родители ваши такие же! Может, они и подучили вас залезть в кошелек к учительнице? Знаете, что я вам сделаю за это? Да я на вас порчу наведу, да я вас всех... прокляну!

      Слово «прокляну» метнулось в классе черной стрелой, сорвавшейся с натянутой донельзя звенящей тетивы. И даже те, кто не понимал его зловещего смысла, съежились и опустили глаза. Слово это накрыло собой все сказанные ранее. И те - ранние, ругательные, обидные, грубые - измельчали в одночасье и превратились в жалкую кучку мусора. А это распласталось над классом, зависло грозовой тучей, от которой потемнело в глазах и застучало в висках ощущением боли и неминуемой беды. Сам не зная, зачем он это делает, Антон Капустин выпалил: - Майя Львовна, успокойтесь. Мы вам деньги соберем. Мы попросим родителей, они не откажут. Успокойтесь!

      - Значит мне успокоиться? - учительница иронично оглядела Антона. - Значит ты все берешь на себя. Раз так, то... ты украл эти деньги. Я это знала с самого начала, но я хотела, хотела, чтобы ты сам сознался. А ты весь класс впутываешь. Трус!

      Антон на секунду задержался у стола, беспомощно и виновато оглянулся на затаившихся ребят. Потом двумя прыжками подскочил к учительнице: - Да вы гадина, - сказал он тихо. - Правильно сделал муж, что бросил вас. гадина, гадина, гадина! - забился он в истерическом душераздирающем крике.

      Две недели Антон не ходил в школу. Осунувшаяся мама принесла Майе Львовне конверт, в котором лежало двести тысяч. Майя Львовна отдернула от него руку: - Не надо мне ваших денег. А мальчик будет отвечать по закону, не выгораживайте.

      Действительно, через несколько дней принесли повестку в суд. В тоненькой папочке «Дело» белел единственный пока документ- «Заявление претерпевшей»: «Я обратила внимание, что ученик девятого класса «В» Антон Капустин сидел на перемене на подоконнике рядом с моим столом. Рядом были еще ученики, но мое подозрение падает именно на Капустина, как на дерзкого, невоспитанного, способного на любой неблаговидный поступок». Первое, что бросилось в глаза, когда я читала заявление претерпевшей, - красивый почерк, крупный, с легким наклоном, с кокетливой петелькой у буквы «р».

      Мальчик, выучивший назубок монолог Гамлета, не верящий в гороскопы., любящий маму и очень уважающий дедушку-физика, в один миг превратился в подозреваемого, возможного преступника. Кровь холодеет от этих слов. Но все-таки больше холодеет она от слова «прокляну». Смертельный яд - слово проклятия. Не зря испокон веков слова этого боялись - несло оно в себе страшный, разрушительный заряд не одному поколению. И если рождался в семье инвалид или бесноватый , или по-черному ломала человека жизнь, говорили на Руси шепотом и со страхом: «Никак проклятие искорежило их род, никак проклятие...» Когда поведали мне эту историю, я содрогнулась и от другого. Прокатившись по семейным под уютными абажурами вечерам, эта история, это слово, брошенное сразу почти тридцати мальчикам и девочкам, никого особенно не взволновало. Поганый Пенелопин язык знали многие родители. Но, как говорят, собака лает, а караван идет... Караван идет к выпускному вечеру, после которого «свобода нас примет радостно у входа...» И пропади они тогда пропадом, эти пенелопы, вместе взятые. Но ведь сказаны страшные слова. «А что мы сделаем?» - горячится мама одноклассницы Антона. - Она же все может. Она может до экзамена не допустить, вопрос задать на засыпку...» Да она проклясть может, она может обвинить ребенка в преступлении! И если она может это, разве не ерунда допуск к экзаменам или хитроумный вопрос? И если она уже сделала самое страшное, чего теперь-то бояться?