Великая Российская революция: от Февраля к Октябрю 1917 года - [21]

Но дело не только в алкоголизме. Русские мужики хоть и любили выпить, но, как справедливо отмечает Давыдов, «по потреблению алкоголя на душу населения Россия отнюдь не была в числе европейских лидеров»^{110. Дело в ценах, установленных государством, в «пьяном бюджете» самодержавия.}

По мнению Нефедова, голод 1905-1906 гг., который привел к всплеску смертности по сравнению с соседними годами в 350 тыс. человек^{111, «превратил тлеющую революцию 1905 г. в крестьянскую войну»112. Получается, что революция была вызвана чем-то другим, а тяжелое положение крестьянства только придало ей дополнительный масштаб. Ведь еще более страшный голод 1891 г. не вызвал никакой революции и крестьянской войны.}

Более того, переход революции от «тлеющей» фазы к осенне-зимней кульминации 1905 г. был вызван событиями в городах и на железных дорогах, а крестьяне воспользовались ситуацией, чтобы попытаться осуществить свою вековую мечту - изгнать помещиков из села.

При этом против помещиков выступила не беднейшая часть, а большинство крестьянства (что подтвердили и выборы 1906 г.). Не только беднейшие, но и другие слои крестьянства участвовали в нападениях на помещичьи усадьбы. Помещичьи земли стесняли развитие крестьянского хозяйства. Если тяжким трудом крестьяне смогли накопить средства, они, как правило, шли не на интенсификацию, а на покупку помещичьих земель. Но ни в силу истории приобретения этих земель, ни в силу экономической эффективности помещики не имели на эту землю морального или экономически обоснованного права. Так почему же зажиточный крестьянин должен был быть сторонником сохранения собственности помещиков в большей степени, чем бедный, готовый сам уйти из деревни в город?

События 9 января, а не выступления крестьян стали спусковым механизмом революции 1905-1907 гг. Ударной силой этой революции являлись городские низы, но деревня служила ее важным тылом. Во время подъема революционного движения в октябре очагами наиболее сильных крестьянских волнений были Саратовская, Тамбовская и Черниговская губернии. Крестьяне жгли усадьбы и захватывали хлеб, приготовленный к вывозу. При этом управляющий Министерством внутренних дел П. Дурново признавал, что «при недостаточности войск в Саратовской губ. преступное крестьянское движение не могло быть локализовано»^{113 - то есть крестьян можно сдержать только войсками, а не убеждением или какими-то мерами помощи. Во всяком случае губернатор Столыпин обратился за войсками и, пока они не прибыли, ничего поделать не мог. Плохая рекомендация для благосостояния крестьян в Российской империи. Волнения в это время происходили также в Полтавской, Харьковской, Курской, Пензенской, Воронежской, Казанской, Екатеринославской, Нижегородской губерниях. В конце года восстаниями были охвачены также Эстляндия, Лифляндия и Бессарабия. Можно ли этот ряд привязать к очагам оскудения? Мы видим здесь и Центральное Черноземье, и Новороссию, и Запад империи. Везде крестьяне не считали оправданным право частной собственности помещика на землю, которая, по мнению самих крестьян, была полита «кровью их дедов при крепостном праве»114.}

Сообщения о крестьянских выступлениях рисуют разные картины. Одни крестьяне готовы рисковать жизнью и свободой за хлеб, потому что очень голодны. Другие борются за землю и стремятся изгнать помещика из своей местности. Третьи - маргинальные элементы - гуляют и пьянствуют. Но бунтующие иногда выдвигали очень умеренные требования: чтобы помещики отдавали им землю в аренду по 2-6 рублей^{115. Это показывает, насколько тяжелой являлась арендная плата, если крестьяне готовы были идти на бунт ради ее снижения.}

Таким образом, не столько голод, сколько весь комплекс последствий половинчатой реформы 1861 г. и связанных с ними особенностей модернизации вел к накоплению горючего материала для будущей революции. Но эту революцию начал город. И ее исход зависел от города.

Городская революция и аграрный вопрос

Итак, медленный рост благосостояния крестьян не спасал страну от угрозы революции, а балансирование уровня жизни значительной части населения на грани голода еще не являлось достаточным условием начала революции или хотя бы крестьянской войны.

Поскольку дискуссия о благосостоянии крестьянства была анонсирована как поиск причин российских революций, участники обсуждения застрагивают и другие факторы социальной дестабилизации. Прежде всего, как видно и из приведенного мной определения революции, их внимание не должно было пройти мимо обострения борьбы в элите.

В. П. Турчин считает, что дело в «перепроизводстве элиты». Численность учащихся в 1857-1897 гг. выросла в 4 раза, а число чиновников - на 21%. В результате образовался значительный слой лишних людей, которые принялись бороться со старой элитой за место под солнцем. «Перепроизводство элиты, которое развилось к концу века, оказалось гораздо более серьезной проблемой и привело (вкупе с шоком Первой мировой войны) к краху государства и гражданской войне»^{116. Набежала образованщина, сбила народ с панталыку и заставила простых людей резать друг дружку. Турчин трактует этот процесс как аналогичный мальтузианскому. Но вызывает возражение само понятие «перепроизводство» элиты - получается, что «лишние люди» не были нужны стране, а это совершенно не так, учитывая дефицит квалифицированных кадров в России. Дело не в том, что ненужные образованны принялись ломать здоровое древо империи, а в том, что имевшаяся в империи полуаристократическая система вертикальной мобильности не обеспечивала нормального продвижения нужных стране образованных кадров.}