Великая Российская революция: от Февраля к Октябрю 1917 года - [169]
На этот раз ситуация принципиально отличалась от июльских дней с их массовыми шествиями по улицам и беспорядочной стрельбой. Комиссар при Ставке В. Б. Станкевич, прибывший в Петроград 24 октября, был очень удивлен, когда Керенский заявил ему: «Как, разве вы не знаете, что у нас вооруженное восстание.
Я рассмеялся, так как улицы были совершенно спокойны, и ни о каком восстании не было слышно. Он тоже относился несколько иронично к восстанию, хотя и озабоченно. Я сказал, что нужно будет положить конец этим вечным потрясениям в государстве и решительными мерами расправиться с большевизмом. Он сказал, что его мнение такое же и что теперь уже никакие Черновы не помогут ни Каменевым, ни Зиновьевым... если только удастся справиться с восстанием. Но относительно последнего было так мало сомнений, что Керенский немедленно согласился, чтобы я вызвал Духонина в Петроград, и я тотчас послал соответствующую телеграмму»>1245>.
По мнению А. Рабиновича, «восстание в том виде, в котором его представлял себе Ленин, стало возможным только после того, как правительство предприняло прямое наступление на левые силы... Массы в Петрограде, которые в той или иной степени поддерживали большевиков, выступавших за свержение Временного правительства, делали это не потому, что как-то симпатизировали идее прихода к власти одних большевиков, а потому, что верили: над революцией и съездом нависла угроза»>1246>. Почему Керенский допустил столь сейчас очевидную ошибку, атаковав большевиков как раз в тот момент, когда это больше всего соответствовало их планам и когда у Временного правительства фактически не было реальных сил? Александр Федорович объяснял это тем, что он был дезинформирован офицерами штаба Петроградского округа, добивавшимися таким образом падения правительства с тем, чтобы потом разгромить большевиков и установить авторитарный режим. «Стратегический план предусматривал невмешательство при успешном большевистском вооруженном восстании... Их обуяла безрассудная мысль, что без Керенского будет гораздо легче одолеть большевиков и сформировать наконец «сильное правительство»... Собравшаяся в штабе толпа офицеров весьма презрительно и высокомерно относилась к правительству, особенно лично ко мне»>1247>. А за что им было любить или уважать Керенского? Саботаж его указаний был вполне объясним и безо всякого заговора со стороны офицеров.
Версия нового правого заговора вызывала у современников иронию. Например, Дан так ее комментировал: «Мне со стороны «правых» о таких планах слышать не приходилось. А слышал я другое. Когда в кулуарах Предпарламента велись разговоры о грозящем восстании большевиков... правые (торгово-промышленники, кадеты и, особенно, казаки), совершенно не стесняясь, признавались, что желают, чтобы большевики выступили как можно скорее. Но мотивировали они это свое желание не расчетами на свержение Временного правительства, ...а как раз наоборот, своею уверенностью, что в открытом бою большевики немедленно же будут наголову разбиты «верными долгу частями гарнизона». Правые, несомненно, мечтали (и не скрывали этого) о «сильной власти» в корниловском духе, но добиться этой власти они думали не тем, что свергнут Временное правительство руками большевиков, а тем, что спасут его силами военщины и уже затем, как победители мятежа, продиктуют ему свою волю и преобразуют в своем духе»>1248>.
Большевистский переворот протекал в условиях относительного равнодушия тех сил, которые спустя год будут вести с большевиками войну не на жизнь, а на смерть. Но осенью 1917 г. «расчетливые» политики были уверены, что большевистская авантюра не может продлиться долго. Правительство Ленина или падет под ударами контрреволюционеров, или уступит власть Учредительному собранию.
Таким образом, заблуждение Керенского о соотношении сил в Петрограде не было плодом его личной глупости, оно отражало широко распространенные представления «партии порядка». Они верили в силу приказа, в начальственную мудрость и совсем потеряли связь с реальностью, где солдатские и рабочие массы жаждали мира и приходили в отчаяние от падения уровня жизни. В результате, как верно, но уже задним числом признавал Дан, «любая вызванная «часть» легко могла стать лишним орудием большевистского восстания»>1249>.
•kirk
24 октября Керенский, «бледный, возбужденный, с воспаленными от бессонницы глазами»>1250>, выступил в Совете республики. Ведь эта структура создавалась как барометр общественных настроений, и чтобы нанести удар по большевикам, следовало заручиться поддержкой всей остальной общественности именно здесь. В качестве доказательства того, что большевики начали враждебные действия, Керенский предъявил перехваченную записку о приведении в боевую готовность одного из большевистских полков (а это было сделано ВРК в ответ на разгром газет). На этом основании он заявил о том, что у него есть точные сведения о подготовке восстания большевиками
