Великая Российская революция: от Февраля к Октябрю 1917 года - [10]

. Впрочем, даже в строительстве «сельхозмашин» (в эту статью попадают и механизмы, включая даже плуги) Россия не обеспечивала своих в общем скромных потребностей - в 1904-1912 гг. ввоз сельхозмашин вырос с 3,9 до 10,5 млн пудов²¹. Как отметил М. И. Туган-Барановский, «промышленный подъем приводит у нас к значительно более быстрому росту импорта, чем экспорта»²². «Отличительная черта периферийного общества - узость внутреннего рынка... если посмотреть на размеры российского внутреннего рынка, обнаруживается, что по сравнению с ними развитие капитализма не только не было недостаточным, но, напротив, оказывалось избыточным, непропорциональным, по сравнению с внутренними потребностями - чрезмерным... Конкуренция за границей была трудной, требовала низких цен и военно-политической поддержки государства. И то и другое должно было оплачивать собственное население»²³. В том числе - и за счет перекладывания издержек неэффективного промышленного производства на плечи покупателей. Как писал Туган-Барановский, «русский промышленный капитал питается не только соками эксплуатируемых им рабочих, но и соками других, не капиталистических производителей, прежде всего земле-дельца-крестьянина. Земледелец, который покупает плуг или косу по цене, вдвое высшей стоимости производства, еще больше участвует в создании высокой нормы прибыли Юзов, Коккерилей и прочих владельцев металлических заводов, чем их собственные рабочие. В этой возможности стричь овец, так сказать, вдвойне, жечь свечу с обоих концов, и заключается секрет привлекательности России для иностранных капиталистов»²⁴. Это имело два важных последствия. С одной стороны, тормозило техническую модернизацию крестьянского хозяйства. С другой - делало капиталистическое накопление в промышленности неустойчивым, так как капитал при любом колебании конъюнктуры мог быть переведен из периферийной России в западном направлении.

Иностранный капитал контролировал 40% капитала крупнейших банков, которые держали 75% всего банковского капитала России. Однако в 80-90-е гг. шла острая борьба между немецким, английским и французским капиталом, в итоге которой последний возобладал. В 1897 г. в Россию было вложено около 6 млрд франков, а в 1902 г. - уже более 9 млрд, то есть почти половина французских вложений в Европе. Это, кстати, не могло не влиять на российскую внешнюю политику, которую определяли не личные предпочтения Николая II, а более объективные факторы.

Высокая рентабельность вложений в России обеспечивалась государственной поддержкой промышленного роста, государственными заказами. «План Витте заключался в искусственной индустриализации страны при помощи системы государственных мероприятий. Средства для осуществления последних могли быть взяты только от сельского хозяйства, которое при всем своем оскудении все же оставалось важнейшим источником реальных ценностей. Налоговая система Витте, основанная на косвенном обложении, всею тяжестью своею опиралась на сельского потребителя»^{25, - считал либеральный экономист начала XX в. Л. Н. Литошенко.}

Эту точку зрения (в интерпретации американского историка А. Гершенкрона, проводящего аналогию между источниками накопления в Российской империи и СССР 1930-х гг.) в наши дни оспаривает Ю. А. Петров, ссылаясь на исследование П. Грегори: «Не было обнаружено перелива капитала через бюджет из аграрного в индустриальный сектор, бюджетная политика позднеимперской России была по крайней мере нейтральной... С 1880-х гг., когда Россия вступила в стадию современного индустриального развития, произошел решающий структурный сдвиг в податной системе: промышленноторговая сфера становится главным источником прямого налогообложения, тяжесть налогового бремени смещается с сельского населения на предпринимательские слои города. Они стали основным объектом как прямого, так и косвенного обложения, поскольку являлись массовым потребителем товаров, облагаемых акцизом. Поэтому нет оснований для вывода, бытующего среди последователей А. Гершен-крона, что крестьянам пришлось оплачивать ускоренную индустриализацию страны за счет снижения своего жизненного уровня (тезис этот верен применительно к советскому периоду нашей истории, но никак не к дореволюционному). Доля горожан, особенно занимавшихся частным предпринимательством, в этом процессе во всяком случае была не меньшей»^26.

Однако не все так просто. Как мы видели, уже в начале XX в. исследователи показывали, что «горожане, занимающиеся частным предпринимательством», перекладывали свои издержки (в том числе налоговые) на массового потребителя, то есть прежде всего на крестьян, рабочих и неэлитарные слои города. Так что крестьянам в значительной степени пришлось оплачивать индустриализацию, в том числе и военные и железнодорожные программы правительства, важную роль которых в индустриальном рывке никто не отрицает. Литошенко и Гер-шенкрон ошибаются только в своей категоричности, забывая о вкладе горожан (впрочем, и советская индустриализация осуществлялась не только за счет крестьянства). Налоговая система стала опираться «всею тяжестью» не только на крестьян, но и в большей степени, чем раньше, на городские низы, что имеет прямое отношение к поиску причин революции.