Великая победа на Дальнем Востоке. Август 1945 года: от Забайкалья до Кореи - [67]

Получив 21 июля подробный письменный отчет о взрыве в Аламогордо, президент Трумэн созвал совещание всех высших военных руководителей страны, находящихся в Потсдаме, — адмиралов Леги и Кинга, генералов Маршалла, Арнольда и Эйзенхауэра. Обсуждался только один вопрос: об использовании атомной бомбы против Японии. Все присутствующие единодушно согласились — при любых условиях бомбу следует применить!

Сообщение о результатах экспериментального взрыва атомного устройства в Аламогордо произвело неизгладимое впечатление на премьер-министра Великобритании Черчилля. И он впопыхах стал убеждать президента Трумэна в необходимости отговорить Советы от выступления против Японии.«Но и на этот раз усилия «злобного антикоммуниста» оказались тщетными. Президент Соединенных Штатов посчитал такие действия со своей стороны алогичными. Во-первых, потому, что только неделю назад он ставил этот вопрос перед генералиссимусом Сталиным; во-вторых, из-за опасения, что атомная бомба, ввиду «самурайского характера» японского народа, может не оказать должного психологического воздействия на правительство Великой Империи. Так что, при определенных обстоятельствах можно было вполне оказаться в дураках. А «мистер Джо» с окончанием войны своего бы интереса не упустил и вернул своей стране территории, оговоренные в Ялтинском соглашении.

Утром 24 июля Трумэн, Стимсон и Маршалл одобрили подготовленный штабом армии приказ командующему стратегической авиацией генералу Спаатсу об атомной бомбардировке Японии. 25 июля этот приказ за подписью исполняющего обязанности начальника штаба армии генерала Хэнди был вручен непосредственному исполнителю. По форме приказ был конкретен и строг: «509-й авиагруппе 20-й воздушной армии доставить первую специальную бомбу сразу после 3 августа 1945 года, как только погода позволит, произвести визуальное бомбометание на одну из следующих целей: Хиросима, Кокура, Ниигата и Нагасаки»[51].

В этот же день, 25 июля, премьер-министр Великобритании Черчилль перед своим убытием в Лондон согласился поставить свою подпись под декларацией о Японии, предложенной президентом Трумэном. Будь она тотчас принята Японским правительством и оказался бы Черчилль под занавес Второй мировой заправским миротворцем, до последнего ее дня, пекшимся о мире и благополучии народов. Но Потсдамская декларация союзных стран была отвергнута «непримиримым врагом», и это дало Соединенным Штатам формальный повод применить атомную бомбу.

Вернувшийся 28 июля в Вашингтон военный министр Стимсон спешно подготовил проект официального заявления президента Соединенных Штатов в связи с атомной бомбардировкой Японии и 30 июля направил его в Потсдам. В сопроводительной телеграмме он просил президента Трумэна рассмотреть его как можно быстрее, чтобы не позднее 1 августа заявление было готово к опубликованию в печати. Высшее руководство страны, посвященное в секрет предстоящего «атомного действа», с огромным нетерпением ожидало результатов смертоносного удара по японским городам[52].

Принимая решение об использовании атомной бомбы против Японии, политическое и военное руководство Соединенных Штатов преднамеренно нацеливало ее не на военные объекты, а против гражданского населения страны. В оперативном приказе № 13 командующего стратегической авиацией генерала Спаатса, отданном 2 августа, указывалось: «День атаки — 6 августа. Цель атаки — центр и промышленный район города Хиросима. Вторая резервная цель — арсенал и центр города Кокура. Третья резервная цель — центр города Нагасаки».

Первые атомные удары наносились по Японии, но одновременно фактически преследовалась и другая важная цель — запугать Советский Союз и другие государства своей непревзойденной мощью, добиться благодаря атомной монополии американского господства в послевоенном мире. Атомные бомбардировки, дескать, помогут «сделать Россию сговорчивей в Европе». Президент Трумэн высказался в отношении политического руководства Советов более чем определенно: «Если бомба взорвется, что я думаю, произойдет, у меня, конечно, будет дубина для этих парней».

Около десяти часов дня 2 августа американская делегация, участвующая в Потсдамской конференции глав союзных государств, покинула пределы Германии и направилась на родину, чтобы там пережить эпохальное событие — первые атомные удары против «непреклонного врага».

При посадке в самолет на берлинском военном аэродроме «Гатов» государственный секретарь Бирнс негромко сказал президенту Трумэну:

— Мир вступает в эпоху, господин президент, когда все страны, что бы они ни совершали, непременно обязаны будут оглядываться на Америку, учитывать ее могущество. Отныне наступает «американская эпоха».

Не без тени самолюбования, президент Трумэн уверенно поддержал своего «первого дипломата»:

— Так и должно было произойти, Джеймс. Подлинная мощь любой страны определяется прежде всего величиной ее военного потенциала. Теперь Лос-Аламос[53] несравненно умножает наши возможности. Независимо от того, желает это кто-то признать или не желает, Америка становится непревзойденным фаворитом мировой политики. С атомным щитом нам некого бояться. Мы будем диктовать другим американские условия.