Великая Отечественная – известная и неизвестная: историческая память и современность - [142]
Для японского правительства, усердно пытавшегося разрешить проблему нехватки нефти в конце 1930-х – начале 1940-х годов, месторождения советского Северного Сахалина имели важное, но все же ограниченное значение (японские фирмы, работавшие на острове, оценивали значение сахалинской нефти в 3,5 % от годового потребления Японии). Совсем иной, значительный интерес вызвали нефтепромыслы Нидерландской Индии (современная Индонезия), имевшие развитую инфраструктуру всего производственного цикла и значительные масштабы нефтедобычи. Как результат – переориентация японской военной машины на решение нефтяной проблемы в южном направлении, в сторону нефтепромыслов Борнео[794]. Это, в свою очередь, потребовало спланировать удар по гарантам колониальных владений в Тихом океане – Британии и США, тем более что эти страны (особенно США) установлением нефтяного эмбарго в отношении Японии фактически подтолкнули Токио к силовому решению проблемы. Следует отметить, что в японской историографии тема вторичности политики Токио в преддверии Второй мировой войны достаточно популярна – еще в 1959 г. обрел форму следующий политический тезис – «…получается, что правящий класс Японии в целом не несет никакой ответственности за агрессию. Виновата, оказывается, “международная тенденция”, которая изолировала Японию»[795]. Таким образом, США, прекратив продажу нефти Японии для того, чтобы остановить агрессивную военно-политическую активность Токио в АТР, вынудили Японию перейти к активным действиям, в первую очередь, против самих Соединенных Штатов.
Таким образом, в нефтеполитике Японии 1920–1930-х годов, во многом определявшей военно-политические планы Страны Восходящего Солнца в целом, следует выделить два отдельных направления – с одной стороны, Токио старался как можно дольше, на длительный срок (от 40 до 50 лет), удержать за собой нефтяные концессии на Северном Сахалине с одновременным максимальным увеличением добычи углеводородного сырья. В этом вопросе Япония придерживалась, так сказать, «оборонительной» тактики («оборона» от настойчивых советских требований пересмотреть условия и сроки концессионных договоров). Вторым направлением был активное японское стремление к нефтяным месторождения Юго-Восточной Азии, и здесь Токио был готов действовать мерами уже «наступательного» характера.
Как уже упоминалось, в предвоенных и военных планах «великих держав» нефти уделялось значительное внимание. Можно сказать, что международные отношения начального периода войны во многом вращались вокруг нефтяных вопросов. Так, советский дипломат и переводчик В. М. Бережков писал в воспоминаниях о политической атмосфере первых военных лет: «…слухов в первые месяцы 1941 года ходило по Берлину невероятное множество. Они были связаны прежде всего с перспективами дальнейшего хода войны. Кто окажется следующей жертвой германской агрессии? Когда начнется вторжение в Англию? Скоро ли вступят в войну Соединенные Штаты? Куда двинется Япония? …Захватят ли немцы нефтеносные районы Ближнего Востока? Все эти и другие вопросы были предметом споров, догадок, пророчеств и пересудов»[796]. Показательно, что дипломат зафиксировал близость проблемы немецкого продвижения к нефти Ближнего (скорее, Среднего) Востока и колебания японского военно-политического руководства. Очевидно, что ситуация первых месяцев войны была весьма неопределенной, оружие только начало действовать и, возможно, был еще шанс у дипломатии. Соответственно, большой интерес для анализа ситуации представляет комплекс непростых советско-немецких, советско-японских и японо-американских отношений по нефтяной проблеме осени 1940 – весны 1941 г.
СССР и Германия, найдя общий язык на почве решения польской проблемы, существенно расходились в нефтяном вопросе. Берлин, как известно, был недоволен решением Москвы включить в состав СССР территорию Бессарабии и Галиции. Недовольство Гитлера касалось не столько проблемы проживавших на данных территориях фольксдойче, сколько опасного для Германии советского приближения к нефтепромыслам Плоешти.
Был и другой повод для досады – по итогам раздела Польши именно СССР достался Дрогобыч-Бориславский нефтеносный район (на юге современной Львовской области Украины). Вопрос об их новой территориальной принадлежности постепенно зрел на протяжении советско-германских контактов августа – сентября 1939 г., ибо Германия, остро нуждавшаяся в устойчивых поставках нефти, была прямо заинтересована в получении этого района. Поставки румынской нефти в то время составляли пусть значительную, но все же лишь часть немецких потребностей (порядка 25 %), а масштабное производство синтетического горючего было делом будущего. И венгерские нефтепромыслы в Надьканижи, и польские в указанном районе при всей их ограниченной продуктивности не могли не интересовать нацистское руководство самым серьезным образом.
