Великая оружейница. Рождение Меча - [25]

– Ну давай, коли тебе охота, – согласилась та.

Они условились о встрече в следующий четверг, и Свобода жила, считая дни до неё.

Чтобы удить с берега, требовалось немало терпения. У женщины-кошки его было хоть отбавляй, а непоседу Свободу потряхивало от желания поскорее подсечь и вытянуть из воды добычу. Но глубинное стремление преуспевать во всём сослужило ей хорошую службу и помогло не сдаться. Дабы не спугнуть рыбу, следовало вести себя тихо, но рядом со Смилиной было хорошо и молчать. Свободу наполняло тепло, когда её взгляд тонул в незабудковых небесах, раскинувшихся в очах Смилины. Свободе мерещились далёкие горные вершины, убелённые сединами снегов, и дыхание непоколебимого спокойствия расправляло натянутые нервы и одевало душу в светлые одежды.

Вытащив свою первую добычу, от радости девочка заверещала и запрыгала вокруг смеющейся Смилины.

– Тихо ты! – пыталась женщина-кошка угомонить сошедшую с ума от счастья княжну. – Коли станешь так орать, это будет твоя последняя рыба на сегодня!

Но это уже не имело значения. Вкуснее этой рыбины, пойманной собственноручно, Свобода не пробовала в своей жизни ничего. Смилина показала ей новый способ запекания: рыбу следовало обмазать глиной и сунуть прямо в горячие угли. Вместе с затвердевшей глиняной коркой сходила чешуя – даже чистить не нужно.

В следующий раз Свобода проявила больше хладнокровия и выудила уже две рыбины. Однако её юному сердцу не давало покоя любопытство.

– Я слыхала, дочери Лалады умеют обращаться в кошек, – сказала она. – А ты умеешь?

– Знамо дело, – проурчала Смилина, поедая ломтик печёной рыбы.

– А покажи! – попросила княжна.

– Делать мне больше нечего, – буркнула та, занятая едой.

Это прозвучало грубовато, но Свобода не обижалась на синеглазую белогорянку. Сию непоколебимую гору, исполненную доброты, следовало обхаживать обстоятельно и ласково, и девочка прильнула к её плечу, ластясь и вороша прядки чёрных волос, выбившихся из косы.

– Ну Смилинушка… Ну покажись…

Смилина хмыкнула:

– Да ну тебя… Ещё испужаешься, а я виноватой выйду.

– Что ты! – принялась заверять Свобода. – Как можно тебя бояться? Ты же такая добрая, такая хорошая!

Некоторое время Смилина непроницаемо ела рыбу, но в конце концов сдалась под напором уговоров.

– Ну, смотри. Ежели что не по нраву будет – пеняй на себя.

Она сбросила одёжу, на несколько мгновений ошарашив Свободу изящной мощью своего прекрасного нагого тела, а потом перевернулась через голову. Миг – и руки с ногами стали широченными лапами, а лицо превратилось в усатую морду. На княжну надвигался пушистый зверь, чёрный, как сама ночь, и только глаза холодно сияли чистыми синими яхонтами. Размером кошка была почти с лошадь… Или так лишь показалось онемевшей Свободе? Мурашчатая волна шелестящей лесной жути накрыла её, сердце застыло в груди острой ледышкой.

«Ну, что обмерла-то? – раздался в её голове знакомый голос. В нём слышалась усмешка. – Сама же просила».

Колени Свободы подкосились, и она села на песок, зачарованная огромным зверем. Язык безнадёжно прилип к нёбу, а берестяная сухость горла позволяла издавать только невнятные хрипы. Кошачья морда приблизилась, защекотав щёки Свободы усами. «Мрррр», – урчала чудовищная кошка, и отзвуки этого мурчания лопались тёплыми пузырьками в груди княжны. Сердце оттаивало и гнало по жилам живительный жар, рука наполнилась силой и поднялась… Кошка потёрлась о ладонь Свободы пушистым мягким ухом. Первые проблески робкой улыбки тронули губы княжны.

– Какая ты… красивая, – пролепетала она. – И очень-очень большая… Ты прости, я испугалась совсем немножко.

Кошка улеглась рядом, смежив синие глаза в блестящие щёлочки. Свобода зарылась пальцами в тёплый мех, почесала. Смилина заурчала.

– Какая большая киса, – вырвался из освободившейся от потрясённого напряжения груди девочки неуверенный смешок. Мурлыканье щекотно проникало к самому сердцу и уютно сворачивалось там клубочком.

«Ну, наша государыня-княжна довольна?» – хмыкнул голос в голове Свободы.

Без сомнения, только внешний облик был звериным; внутри это чудо природы оставалось всё той же Смилиной, рядом с которой Свобода наслаждалась теплом, спокойствием и уютом.

– Довольна – не то слово, – прошептала девочка. – А можно… Можно тебя обнять?

«Попробуй», – повела кошка ухом.

Полностью обхватить её большое горячее тело было немыслимо: руки юной княжны не смыкались. Она просто уткнулась в кошку, ощущая в себе жаркие толчки ликующего, смеющегося и искрящегося счастья.

«Ладно… Наелась я, спать охота, – мурлыкнула Смилина. – Вздремну чуток. А ты уж будь любезна – не тормоши меня. Смотреть – смотри, а спать не мешай».

– Я не буду мешать, Смилинушка, – с восхищённым придыханием шепнула девочка. – Отдыхай.

Даже просто любоваться спящей кошкой было счастьем. На Свободу тёплыми волнами накатывала нежность, руки сами тянулись погладить и почесать, но, как известно, давши слово – держись. Она разглядывала подушечки огромных лап и втянутые когти со смесью умиления и трепетного уважения. Если Смилина их выпустит, они в длину будут с палец взрослого человека. Уши хотелось мять и целовать, а в пушистый живот – уткнуться.