— В каком кафе, Мишка?
— Я не знаю названия, но помню визуально местонахождение… Подожди, дай подумать… — Он там зашевелился, должно быть переворачиваясь.
— Давай-давай, рожай.
— Где-то на одной из улочек, впадающих в пляс Репюблик. — В Репюблик впадает с десяток улиц.
— Из этого кафе видна спина статуи на площади… Ну ты и агрессивный! Никогда больше не буду с тобой пить. Даже за денежное вознаграждение. Только чудом у Помпиду не оказалось полиции.
Я не стал слушать его ворчание, я положил трубку, побрился, надел темные очки поверх разбитого носа, поднял воротник плаща и спустился в улицы.
В Париже шел дождь. Дождь не мешал, однако, маневрам целой толпы прохожих на пляс Репюблик… Оказалось, что только из одной улицы видна спина статуи (фас и бока были видны из многих). Два кафе располагались на ней. В первом бармен ответил мне, не колеблясь: «Нет, мсье, вы у нас не были вчера вечером». Во втором кафе, также не колеблясь, бармен сказал: «Да, вы у нас были и не заплатили, мсье».
— Я извиняюсь, я заплачу, — сказал я. — Скажите, не оставил ли я у вас книги?
— Оставил, — равнодушно сказал бармен и вытер мокрые руки о полотенце, болтающееся у пояса фартука. — Эй, Гастон, где книги?
— В шкафу, — ответил хмурый детина, названный Гастоном.
Бармен, порывшись в шкафу, извлек две замызганные, заляпанные грязью и вином книжки.
— Это все?! Со мной был целый пакет книг!
— Все, мсье. Все, что вы оставили.
Я вздохнул. У меня не было оснований сомневаться в словах бармена. На кой ему нужны книги, да еще на русском языке.
— Я был очень пьян? — смущенно спросил я, выкладывая монеты на прилавок.
— Ты еще спрашиваешь! — Бармен покачал головой. Безо всякого осуждения, впрочем.
— Победы, коварны оне, над прошлым любимцем шаля, — справедливо написал когда-то великий поэт Велимир Хлебников. Через одиннадцать месяцев в подобной же уличной драке мне проломили лоб. Некрасивая вогнутость повествует теперь всему миру о моей неразумности.
