Великая мать любви - [53]

— Слушай, Кот, — сказал я, — я и не подозревал, что Юркины родители такие блатные. Закрыть глаза — так вроде среди урок сидишь, а не в офицерской семье. Ты представляешь своих родителей, говорящих на фене и обсуждающих статьи, как адвокаты?

— А хули ты хочешь? — сказал Кот. — За восемь лет они на свиданки к нему на Колыму и позже в Кривой Рог много раз ездили, и с защитниками якшались и с другими родственниками других ребят-зэков перезнакомились. И ребята освободившиеся к ним с письмами от Юрки приезжали… Хочешь не хочешь — облатнишься. Конечно, большинство родителей устраняются, есть такие, что проклинают сына и видеть его больше не хотят, но у Юрки классные родители… Я подумал, что мои бы уж точно устранились. — Где же Фиксатый! — воскликнул Костя, озабоченно оглядывая двор, крепко заросший мощными кустами и значительно возмужавшими деревьями. Некогда затратив на озеленение всего несколько субботних дней, жители наслаждались теперь благородным осенним озоном.

— Кто?

— Ну, Юрка. — Оказалось, Фиксатый была лагерная кличка Бембеля. — Поехал на Плехановскую встретиться с одним нужным человеком и пропал… — В голосе Кости прозвучала родственная забота, и я вдруг взревновал его к Юрке.

— Спелись вы, я вижу, — сказал я.

— Подваливай к нам, кто тебе не дает. Ты сам от нас отвалил… — Костя помолчал. В свете фонаря я заметил, что лицо у него довольное. Он поставил ногу на сиденье скамьи. — Вообще, могу тебе сказать, Эд, что жизнь моя изменилась с приходом Юрки. Он меня с большими людьми познакомил. С девочками классными…

— Но вы дела-то делаете? — спросил я. Я уже тогда знал, что «классные» девочки стоят денег и неизбежно возникает вопрос, где эти деньги достать. Конечно, первое время «классные» девочки могут общаться с Юркой в кредит, учитывая его репутацию бандита, осужденного по большой статье, но после… К тому же Косте-то кредит не полагается…

— А как же ты думал… — сказал Костя загадочно, предоставляя мне вообразить их дела. — Я многому от Юрки научился. Дела, оказывается, очень просто делаются. С ходу, с налету. Нужно лишь интуицию и наглость иметь.

— Взяли бы как-нибудь меня с собой на дело, — пробормотал я. Мне стало завидно.

— Фиксатый! — воскликнул Костя, вглядевшись куда-то за мое плечо.

Обернувшись, я увидел вдалеке небольшую фигурку бандита. В светлом плаще, шарф одним длинным концом выпал из плаща и завис над тротуаром.

— Поддатый вернулся. — Костя заторопился. — Бывай, Эд! Я как-нибудь зайду. Гульнем вместе…

Поеживаясь от холода, подняв воротник пальто, я пустился по Материалистической улице. Несмотря на холод, листья еще не спали.

На следующий день на продбазе, таская ящики и мешки, мы поговорили с Толмачевым о моем бывшем подельнике Косте и его новых друзьях.

— Бембель — чокнутый, — сказал Толмачев уверенно. — Он скоро сядет, как пить дать. Помяни мое слово. Они нажираются водки и идут искать на свою жопу приключений, осатанелые, все круша на пути. Грабят, рубят, режут. Как в психической атаке. В прошлую субботу парня с Тюренки за то, что девку свою защищал, бритвой порезали. Жить будет парень, но глаз вытек. Девку изнасиловали. Я таких гадов сам бы стрелял. Своими руками. Он психопат, этот Бембель. А два сосунка, Кот твой и Суворовец, больше его зверствуют, потому как взрослыми перед большим бандитом хотят нарисоваться. — Толмачев неодобрительно и зло сплюнул.

Толмачев сам сел через неделю после нашего разговора. Его арестовали во время работы. Однако предсказание Толмачева по поводу Бембеля и ребят сбылось.

В январе 1962 года, в субботу, по пушистому снегу отправился я в Стахановский клуб на танцы. Толик Карпов, красивый спортивный брюнет, прибежал к клубу, когда все мы уже замерзли, но внутрь нас еще не пускали.

— Знаешь последнюю новость, Эд? Дружка твоего, Кота, сегодня утром замели. И Славку. И Бембеля. — Он не знал, в чем их обвиняют. Постукивая ногами, чтобы согреться, мы обсудили новость. Без особенных эмоций. Салтовских ребят арестовывали часто. Мои эмоции были куда сильнее эмоций Карпова и прочих — с Костей я учился в одном классе и несколько лет ходил на «дела». Все сошлись на том, что сунут ребятам по тройке-пятерке — максимум — лет, ну, Бембелю дадут больше как рецидивисту. — Кстати, Эд, — сказал Карпов, — они тебя тут вчера искали у Стахановского… Спрашивали, где ты. Уже поддатые, или, хуй его знает, наркоты, может, глотанули. Чумной у них был вид. Юрка, говорят, наркоман…

Мне ничего о наркомании Юрки не было известно. Ну я и сказал, что не знаю. Что вроде нет. Дома, после танцев, уже в первом часу ночи, я встретил на кухне соседку «тетю Лиду» в халате. «Тете» Лиде было двадцать пять лет. Она пила, сидя за своим столом, чай. Явилась только что с завода, со второй смены.

— Ребят своих видел? Костю и другого, симпатягу с золотым передним зубом? — спросила тетя Лида приветливо. — Они к тебе вчера приходили. Только ты с мамкой ушел — они стучатся…

Я понял, что мне повезло, хотя не представлял еще, насколько. Устав от нытья матери по поводу того, какой я неродственный, несемейный, как я всегда, подобно волку, смотрю в лес, и прочее… я согласился поехать с ней к нашей единственной, пусть и фальшивой родственнице в Харькове, к тете Кате Захаровой на день рождения. В приличный центр Харькова, на улицу Бассейную. Счастливейшим образом материнская победа над моей необщительностью пришлась аккуратно именно на роковой этот вечер. Я бы конечно пошел с ребятами, если б они меня застали дома… «Фальшивой» родственницей я назвал тетю Катю потому, что родственность держалась лишь на общей для обеих девичьей фамилии Зыбина и Горьковской области как месте рождения. Никакими документами родственность не была подтверждена. Но им нравилось считать, что они родственницы. У Захаровых в тот вечер было менее скучно, чем обычно. Валька, сын Захаровых, на пять лет старше меня, пришел со здоровенным типом по имени Лука, студентом-медиком. Начинающий эскулап пугал нас и развлекал рассказами об анатомической практике — он проходил ее в морге.