Великая игра - [34]

Несколько секунд оба молчали. Пес Ингхара вошел молча и сел у входа, держа на коленях обнаженный слегка изогнутый харадский меч.

Керниен растянулся на циновке, завернулся в грязный плащ и вскоре уснул. Аргор последовал его примеру.

Ингхара не спал. Он сидел и сторожил.

Из дневников Жемчужины

«Я люблю сумрак. Утренний или вечерний — не все ли равно?

Я — дева сумрака. Среди нас есть девы ночи и девы дня, но сумрак — только мой. Потому меня и называют Сумеречная Жемчужина.

В тот день я проснулась, как обычно, перед расе Небо светлело. Мне всегда кажется, что это звезды медленно растворяются и их яркий свет постепенно растекается по небу, как вода, когда тают льдинки. Определенность и яркость перетекают в размытость и полумрак.

В сумрак.

Цвет шелковых простыней был жемчужным, они были прохладны и полны теней во всех своих изгибах и складках. В них пыталась спрятаться ночь. Я открыла окно — в этот час мошкара не досаждает. Какая жалость, что ее назойливое жужжание и укусы так часто разрушают утонченную возвышенность любовной ночи!

В предрассветный час я услышала осторожный стук в двери. Моя служанка Адит стояла на пороге, почтительно склонившись, и в руках ее было письмо, обернутое в алый шелк, обвязанное золотым шнуром и запечатанное королевской печатью. Я почтительно приложила письмо ко лбу и сердцу и распечатала. В алом шелке был туго свернутый, намотанный на палочку пахучего сандала листок пергамента, а на нем легким каллиграфическим почерком была начертано: «Госпоже Жемчужине явиться в седьмой день месяца сархут в полдень в Красный Зал малого Дворца Золотого Павлина. Следовать с подателем сего письма». Внизу был оттиск Рубиновой Печати. Я поцеловала письмо и велела провести гонца в нижний покой, а сама направилась в сад, к пруду, где я имела обыкновение совершать утреннее омовение. Сердце мое колотилось, и мне было не до пения птиц, не до ярких мазков алого, золотого и лилового на утреннем небе, не до аромата цветов. Я даже не стала подкрашивать глаза и надевать свои любимые жемчуга. Я вышла к посланнику одетой просто и скромно, потупив взгляд, как и полагается девушке моего сословия. Посланник был в одежде королевской дворцовой стражи. Я предложила ему скромную трапезу, во время которой я все молчала, а он не сводил с меня глаз. Потому я поняла — он знает, зачем я нужна во дворце. Но я не стала его расспрашивать. Оставалось только гадать. Это был мужчина зрелый, с заметной сединой в волосах, суровый и некрасивый. Он сразу перешел к делу, что выдало в нем не придворного, а воина:

— Ваше имущество будет под охраной, ваши дела будут улажены. О деньгах не заботьтесь. Приказано не медлить. Собирайтесь, и через три часа отправляемся.

Я поклонилась и смиренно спросила:

— Могу ли я взять с собой свою служанку Адит?

Он нахмурился, задумавшись — видимо, не получил насчет нее указаний, затем кивнул.

— Но поторопитесь.

Я взяла немногое — любимые украшения, любимые ароматы — в нашем деле это очень важно, несколько книг, флейту и двенадцатиструнный тунг. Так хотелось взять тушечницу, и кисть, и картины, и вазы, и любимый ковер, и платья, и все мои мази, притирания, и весь мой мирок… Солнце Всепорождающее, как все тленно и преходяще…

Я смотрела из-за занавесок повозки на свой домик и сад и не могла сдержать слез. Адит тоже вздыхала. Мой старый верный управитель Хуман остался присматривать за домом — ему оставили денег даже больше, чем надо, чтобы жить безбедно, и он был счастлив.

Я отвернулась. Что напрасно лить слезы? Потому у нас лицо и впереди, а не на затылке, что человеку присуще смотреть вперед, а не горевать о том, что осталось в прошлом. Моя кошка Нихатти мурлыкала у меня на коленях, повозка подпрыгивала на ухабах — хорошо, что я приказала выстлать ее подушками, всадники скакали по обе стороны, сопровождая нас, как высокородных особ, и я отрешилась от печалей.

Меня разместили в удаленном павильоне в роскошном саду Дворца. По моей просьбе мне принесли те мази, притирания и краски, которые я любила, а также и то, чего я не просила, — платья, подобранные со вкусом и знанием дела. Кушанья и напитки доставляли самые разнообразные, и я не отказывала себе в удовольствии попробовать от каждого хотя бы кусочек, хотя бы глоточек. Воистину многих мне раньше не приходилось отведывать, хотя я в этом понимаю толк.

Я не видела иных людей, кроме Адит, двух служанок, доставлявших кушанья и все остальное, да того человека, что меня привез сюда. Так продолжалось пять дней, пока не настал седьмой день месяца сархут.

Меня провели не на женскую половину, не к государыне. Стало быть меня призвали ко двору не ради того, чтобы ввести в штат наложниц, ибо ни на что другое при моем происхождении рассчитывать не приходилось. Но тогда зачем я здесь? Я была в недоумении. Но мой проводник шел молча и не смотрел на меня. Мы прошли через сад, перешли по мостику через пруд и оказались у невысоких дверей из резного дерева. Мой проводник три раза постучал, потом еще два раза, и нам отворили. Внутри было прохладно и темно и пахло тонким ароматом курений. Мы долго шли по лестницам и галереям, поднимаясь все выше, к свету, пока не остановились перед высокими дверьми, у которых стояли стражи в алых и золотых одеяниях королевских телохранителей. Двери перед нами распахнулись, и мой спутник знаком показал мне, чтобы я вошла первой.