Великая Хорватия. Этногенез и ранняя история славян Прикарпатского региона - [29]
Следует, однако, учитывать, что Винцентий Кадлубек, как и другие средневековые европейские хронисты, имел обычай называть современные ему языческие племена и народы, в особенности же восточноевропейских кочевников, известными именами древних народов. Поэтому в его сообщениях то и дело возникают гунны, парты, парфяне и др. Но все это — не абстрактные образы неких воображаемых врагов христианского мира, а традиционные этнические наименования, имеющие вполне конкретные исторические соответствия среди ближайших соседей Польши.
Так, парфянами Кадлубек мог именовать половцев, а гетами— пруссов[309]. Гуннами, как мы видели, польский хронист называет венгров в соответствии с широко распространившейся в средневековой Европе традицией отождествлять эти два народа и возводить к гуннскому вождю Аттиле происхождение венгерской королевской династии Арпадов[310]. Этноним «парты» Кадлубек мог применять к половцам и ятвягам[311].
Что же касается упоминания среди подчиненных Болеславом Храбрым народов «сильного народа мардов», то, как нам представляется, более основательно выглядит предположение, что польский хронист в духе упомянутой выше средневековой европейской традиции мог именовать так печенегов[312]. Данное предположение опирается на исторические данные о характере взаимоотношений польского князя с печенегами в начале XI в. По свидетельству Титмара Мерзебургского, находящему подтверждение и в Повести временных лет, печенеги были союзниками Болеслава и совместно с ним действовали против Руси (походы 1013 и 1017 гг.) [313]. Источник достаточно красноречиво характеризует подчиненное положение печенегов по отношению к польскому князю:
…он (Болеслав. — А. М.) приказал перебить всех печенегов, когда между ними и его людьми случилась размолвка, хотя те и были его союзниками[314].
Упоминание в общем контексте венгров, хорватов и печенегов в связи с внешнеполитической деятельностью Болеслава Храброго дает основание видеть в них не только соседей по отношению к Малой Польше, но и в отношении друг друга. Как известно, Винцентий Кадлубек сам был родом из Краковской земли и, кроме того, краковским епископом, тем большего внимания заслуживают приводимые им сведения.
Еще одно важное для нас обстоятельство в сообщении Кадлубка — порядок перечисления зависимых стран и народов, на что в свое время обращал внимание Г. Пашкевич. Хронист упоминает хорватов не в связи с подчинением Болеславом Моравии и Богемии, а особо, в одном ряду с признавшими зависимость от Польши венграми и печенегами[315].
Все эти данные ведут к однозначному выводу: говоря о хорватах как о непосредственных соседях Польши, Венгрии и печенегов, Винцентий Кадлубек тем самым имел в виду хорватов, проживавших в районе Карпат, т. е. там, где помещал свою Великую Хорватию и Константин Багрянородный.
Соседство хорватов с венграми «у гор», о котором свидетельствует византийский император, не может быть истолковано в том смысле, что граница расселения хорватов и венгров в середине X в. проходила непосредственно по Карпатскому хребту. В состав территории Великой Хорватии, очевидно, входили и некоторые земли в Закарпатье.
Через карпатские перевалы, освоенные еще в эпоху бронзы[316], славянское население легко могло проникать на территорию Закарпатья. В середине I тыс. н. э. здесь появляются первые славянские переселенцы, прибывшие из районов Восточного Прикарпатья и принесшие с собой пражско-корчакскую культуру[317].
Археологические материалы середины — второй половины I тыс. н. э. демонстрируют отсутствие типологических отличий материальной культуры славянского населения Прикарпатья и Закарпатья, позволявших бы утверждать, что граница этнического расселения восточных и западных славян изначально проходила по линии Карпатских гор[318]. Сложившаяся в Закарпатье славянская культура последней четверти I тыс. н. э. по своим материальным признакам очень близка восточнославянской культуре типа Луки-Райковецкой, но вместе с тем она уже испытывала определенное влияние культуры западных славян[319].
Известно, что между районами Банской Быстрицы и Кошице — Пряшев по водоразделу рек имеет место заметное сокращение плотности и даже разрыв в череде древних славянских поселений, тогда как бассейн Лаборца, притока Ондравы, до нынешней венгерско-украинской границы был полностью заселен[320]. Этот факт дает основание предположить, что граница расселения карпатских хорватов и родственных им словаков могла проходить в указанном районе, а основной хорватский ареал в Закарпатье в IX–X вв. формировался вдоль долин рек Лаборца (Свиржавы) , Ужа и Боржавы[321].
В X в. славянские земли, располагавшиеся к западу от Карпат, стали испытывать усиливающееся культурное и политическое влияние Венгерского государства, образовавшегося в Среднем Подунавье. Вместе с тем анализ археологических памятников и данных топонимики средневекового русско-венгерского пограничья свидетельствует, что восточная граница расселения венгерских племен в X в. не соответствовала позднейшей русско-венгерской границе, проходившей по Карпатскому хребту в районе Верецкого перевала.
В монографии рассматривается широкий круг вопросов, связанных с историей внешнеполитических и культурных связей Руси, Византии и Западной Европы конца XII — первой половины XIII вв. Анализируются контакты русских князей с германским королем Филиппом Швабским и императором Фридрихом II, византийским императором Алексеем III и правителями Никеи, римскими папами Иннокентием III и Иннокентием IV, австрийским герцогом Фридрихом Воинственным, венгерскими королями и польскими князьями. Значительное внимание уделяется родственным связям галицко-волынских князей, в частности, браку Романа Мстиславича с дочерью византийского императора Исаака II Евфросинией-Анной, влиянием которой объясняется необычный именослов Романовичей, появление высокочтимых христианских реликвий, использование царского титула и других атрибутов власти василевса, специфическая строительная и учредительная деятельность.
В монографии на основе широкого круга русских и иностранных источников рассматривается социально-политическая история Галицко-Волынской Руси XI–XIII вв. Изучаются процессы формирования городских общин Галичины и Волыни, их борьба за независимость от Киева, особенности политического развития, межобщинные противоречия и конфликты. Значительное внимание уделяется социально-политической роли бояр, раскрывающейся во взаимоотношениях с княжеской властью и рядовыми гражданами, формированию и деятельности боярской думы, ее месту в системе государственных институтов.
В книге рассматриваются отдельные аспекты деятельности Союза вооруженной борьбы, Армии Крайовой и других военизированных структур польского националистического подполья в Белоруссии в 1939–1953 гг. Рассчитана на историков, краеведов, всех, кто интересуется историей Белоруссии.
В книге Тимоти Снайдера «Кровавые земли. Европа между Гитлером и Сталиным» Сталин приравнивается к Гитлеру. А партизаны — в том числе и бойцы-евреи — представлены как те, кто лишь провоцировал немецкие преступления.
Настоящая книга – одна из детально разработанных монографии по истории Абхазии с древнейших времен до 1879 года. В ней впервые систематически и подробно излагаются все сведения по истории Абхазии в указанный временной отрезок. Особая значимость книги обусловлена тем, что автор при описании какого-то события или факта максимально привлекает все сведения, которые сохранили по этому событию или факту письменные первоисточники.
Более двадцати лет Россия словно находится в порочном замкнутом круге. Она вздрагивает, иногда даже напрягает силы, но не может из него вырваться, словно какие-то сверхъестественные силы удерживают ее в непривычном для неё униженном состоянии. Когда же мы встанем наконец с колен – во весь рост, с гордо поднятой головой? Когда вернем себе величие и мощь, а с ними и уважение всего мира, каким неизменно пользовался могучий Советский Союз? Когда наступит просветление и спасение нашего народа? На эти вопросы отвечает автор Владимир Степанович Новосельцев – профессор кафедры политологии РГТЭУ, Чрезвычайный и Полномочный Посол в отставке.
В интересной книге М. Брикнера собраны краткие сведения об умирающем и воскресающем спасителе в восточных религиях (Вавилон, Финикия, М. Азия, Греция, Египет, Персия). Брикнер выясняет отношение восточных религий к христианству, проводит аналогии между древними религиями и христианством. Из данных взятых им из истории религий, Брикнер делает соответствующие выводы, что понятие умирающего и воскресающего мессии существовало в восточных религиях задолго до возникновения христианства.