Великан - [3]
— Слушай, слушай! Ох, и рыбы! Зачем ты ведра оставил на берегу? Во что мы теперь класть будем?
Стали потихоньку вытаскивать. Я тоже услыхал, как рыба трепещет. Показался первый обруч. Я схватил его и потянул к себе. Вдруг Володя вскрикнул:
— Ой, лягушки! Они нам бородавок насажают.
Я увидел на сетке двух жаб, огромных, зеленых. Немного подальше сидели еще. Мы насчитали их девять штук. А рыбы ни одной. Поехали к другим вентерям — там то же самое. Во всех четырех сетях мы наловили тридцать три большие лягушки и три маленькие горбатые рыбки. Вылавливать их надо было руками, потому что жабы напутались и прыгали, как собаки. А станешь вытряхивать, они лапами держатся за сетку. Володя трусил их. Он сперва стоял в стороне и только кричал:
— Вон, вон еще одна! Дай ей хорошенько по затылку!
Но я выловил пятнадцать штук и больше не стал. Теперь, говорю, пускай он сам попробует. Он зажмурил глаза и начал шарить, как слепой. Нашарит одну — весь сморщится, три раза плюнет и выбросит. Кончил — тогда только открыл глаза. Посмотрел на меня и захохотал:
— Ты что это? Как мокрая курица. Думаешь, не поймаем? Это рыба ветра испугалась. Давай еще раз поставим. Смотри: стало тихо, тепло. Утром полно будет. Не веришь, да?
Конечно, я не верил, но мы все-таки поставили и пошли на речку. Володя привел меня еще на одно «секретное место» — там, говорит, рыба кишмя-кишит. Мы просидели там дотемна и поймали всего шесть окуньков. Тогда мы решили остаться ночевать: на утренней заре, говорят, рыба идет лучше всего.
Ночь была теплая, но на рассвете мы замерзли. Встали, попрыгали, чтобы согреться, и — снова удить. Рыба клевала плохо. Солнце взошло высоко, а у нас в ведре было только девятнадцать окуней.
Володин поплавок плыл, плыл по воде и вдруг весь окунулся. Немного погодя — опять. У нас прямо дух захватило: так клюет только большая рыба. А вдруг сом кило на десять? Володя одной рукой зажал рот, чтобы не засмеяться, а другой осторожно дернул. Лёса натянулась, вот-вот лопнет. У Володи глаза сделались круглые, большие.
— Водить начинает! С места не сойти, сом! Ой, только бы лёса выдержала! Помогай, Петя: вместе же понесем в бригаду.
Мы стали тянуть вместе. Хотя руки у нас тряслись, но мы чуяли: поймал ось что-то огромное. Оно подавалось с трудом, но, спасибо, не кидалось из стороны в сторону, как сом. А то бы пропала лёса.
Вдруг из воды показался мокрый черный сучок. Тьфу, чтоб ты сгорела: коряга! Крючок зацепился. Пришлось нам лезть в воду и отцеплять его. Володя так прозяб, что потом до самого конца не раздевался. Жара, а он в полушубке.
После речки мы побежали на озеро. Осмотрели вентери — в них опять ничего нет. Я начал уговаривать Володю итти домой: все равно теперь у нас уж ничего не выйдет. Но он и слышать не хотел.
— Зачем домой? Ты погоди еще. Пойдем, я тебе покажу самое-самое секретное. Там еще никто не ловил. Вот честное слово!
Мы взяли только удочки с ведрами. Он долго вел меня по лесу, потом вывел в поле, недалеко от нашей бригады, где мы вчера завтракали.
— Вот. Разматывай удочки.
Я схватился за живот и давай хохотать. Верно, тут никто никогда не ловил. Потому что и ловить нечего. Это даже не пруд, а болото на голом месте. В него даже скотину поить не гоняют. Я повернулся и пошел домой, но Володя вцепился в меня обеими руками:
— Петя, ну что тебе — жалко? Ну, немножко, одну минуту… Если не хочешь, то посиди только рядом.
Мы сели на высоком, крутом берегу. Он размотал удочки и закинул. Минут десять было тихо. Потом он вскочил и нагнулся над берегом, сам не хуже удилища.
— Ага, что! Я говорил, я говорил! Смотри: клюет.
Он схватил удочку и хотел дернуть. Тут глина под ним обвалилась. Он чудно взмахнул руками и прямо в полушубке полетел вниз. Вода от него брызнула, как от кита. Он крикнул и начал барахтаться. Я уже хотел прыгать, спасать его, но он сам вылез: там было ему по шейку.
Выбрался на отлогий берег, уже ступил на сухое — и вдруг опять как закричит! Я никогда не слыхал, чтобы так страшно кричали. Он упал лицом в землю, дрыгал ногами, и вопил, как зарезанный: О-ё-ёй! О-ё-ёй! Я подбежал, спрашиваю, где болит. Он показал себе на спину и завопил еще сильней. Я отвернул его полушубок и увидал большой рыбий хвост, он дергался и хлестал Володю по спине. Красная чешуя его блестела на солнце.
Это был большущий карась, почти сазан. Он с испугу залез под сборки и там запутался в мокрой шерсти. Когда я вытащил его, Володя сразу успокоился.
— Ага, что! Ты говорил, тут нет ничего, да? Тут их — кишмя-кишит. Вот с места не сойти! Я сам слыхал, как они стукались об меня головами. Айда скорей за бреднем!
Я хотел сказать, что, может быть, лучше еще раз попробовать вентери, но он опять уже не хотел ничего слышать.
Принесли бредень, разделись. Первый раз зашли на середину, где поглубже. Шагов двадцать прошли — бредень стал тяжелый, будто в него глины наклали. Я говорю:
— Наверно, мы водяной травы захватили. Володя шипит на меня:
— Молчи уж лучше! «Травы»! Сам ты трава!
Тут он с головой нырнул в воду. Вынырнул, отдышаться не может.
