Великан Калгама и его друзья - [16]

Красивые резные листья амурского винограда с великанскую ладонь; с плетей свешиваются грозди спелых, сочных ягод висят – видимо-невидимо, так и просятся в рот. Сорока клюнула ягодку-другую:

– Ах-ха, сладко как!

Мышка по лиане вскарабкалась, тоже виноградинку отведала:

– Никогда такой вкуснятины не едала!

Едят они виноград да нахваливают. Калгама тоже хотел его попробовать, но замечает: мышка сонной стала, да и сорока клюёт носом – в дрёму её клонит.

– Э! Что-то тут не то, – решил он. – Не стану виноград пробовать. И вы, друзья, больше его не ешьте.

Да куда там! Мышка уже свалилась под зелёный шатёр – лежит, похрапывает. Сорока на ветке нахохлилась, сунула голову под крыло и тоже задремала. Один Калгама бодрствует, по сторонам поглядывает. Проголодался – достал из мешка юколу, сидит и грызёт её. От вяленой рыбы пить захотел. Но ни ручейка, ни родника поблизости нет. А виноградные кисти – густые, сочные, так и маячат перед ним: попробуй нас!

– Нет, – думает Калгама. – Перетерплю жажду. Потом родник найду – вволю напьюсь. Скоро ли мои спутники проснутся? Сморил их сонный виноград.

Вдруг ветер зашумел, зашуршала листва на кронах деревьев. Слышит Калгама: сучья трещат, кто-то идёт в его сторону. На всякий случай он схоронился за холмиком, поросшим бересклетом. Эти деревца сплошь покрывали пурпурные листочки, в которых светились малиновые плоды-фонарики. В пищу они не годились, разве что лесные птицы склёвывали их зимой, в самую бескормицу. Глядеть на бересклет – одно удовольствие: очень уж красивое растение.

Вышел из чащи невысокий старичок, в плечах широкий, руки длинные, ниже колен свисают, а ноги – тоненькие, в черные олочи обуты. Он осмотрелся, заметил на ветке спящую сороку, углядел мышку под дубом и топнул ногой:

– Невелика добыча! Зря тут виноград разводил, холил-пестовал его. Что мне эта мышка? На один укус! А сороку ощиплешь – и посмотреть не на что, да невкусная она, трещотка! Опять голодным останусь…

А листья винограда заперешёптывались, что-то потихоньку старичку говорят. Непростой это дедок был. Имя ему Атакаян, что в переводе значит Паук. Специально разводил он сонный виноград в лесу: человек ли, зверь ли, птица ли полакомятся сладкой ягодой и заснут, а Паук набросит на них прочную сеть и унесёт в своё логово. Там уже костёр горит, над ним котёл подвешен с кипящей водой. Сварит Атакаян жертву и за милую душу схарчит.

Послушал Атакаян шепоток виноградных листьев и заоглядывался:

– Какой великан? Невесть что болтаешь, глупый виноградник! Некуда Калгаме тут спрятаться!

На спине у Атакаяна зелёная веточка, за поясом – длинный острый нож, а в ручищах невесть откуда сеть появилась. Калгама пригляделся: она хоть и тонкая, ячея мелкая, но из железа сплетена. Сразу видно: крепкая сеть, из такой даже медведь не вырвется!

Атакаян всё озирается, высматривает Калгаму, да только великан-то невидимым стал: смотри-не смотри, не увидишь! Одно плохо: сам Калгама и его одежда незримы, а лук, нож и котомку видно.

– Ох, попался бы мне великан! – мечтательно осклабился Атакаяна. – Моя сеть крепка, не вырвался бы он из неё. Много мяса в великане – надолго мне хватило бы! Несколько дней на охоту не ходил бы, поспал бы, отъелся, эх!

А виноградные листья всё шепчут, выказывают, где хоронится Калгама. Великан, однако, успел котомку за камень спрятать, нож в траву положил, а лук меж ветвей бересклета воткнул – замаскировал.

Атакаян подслеповатый, издалека ему не разглядеть великановых вещей. Расправил он сеть, приготовил её к броску и опасливо, шажок за шажком, к холмику двинулся. Калгама тоже насторожился, медленно тетиву лука натянул, целится в Паука, но тот, как нарочно, то в одну сторону прыгнет, то в другую. И тут, слышит, кто-то чуть слышно говорит:

– Помоги мне, Калгама!

Смотрит: желудь на камне лежит. Упал с дуба, да неудачно: надо бы на землю, а он на валун угодил – не прорасти ему, высохнет тут.

– Ты мне поможешь, и я тебе помогу, – продолжает желудь. – Брось меня Атакаяну под ноги – увидишь, что получится.

Бросил Калгама желудь Атакаяну под кривые ноги – тот поскользнулся на нём, по траве покатился да в свои же сети и попал. Лежит, ножками дрыгает, руками машет, да только всё сильнее запутывается.

Подошел Калгама к Пауку, скрутил его и подвесил на дуб – пусть повисит, почувствует себя в роли жертвы. Атакаяна извивается, визжит, пытается сеть порвать, но только больше в ней запутывается. Куда только его норов девался! Носом захлюпал, в хитрых чёрных глазках слёзы навернулись, губы дрожат:

– Не оставляй меня на погибель, Калгама! Желудь тебе другом стал, и я тоже не подведу.

Только Калгама знает: нельзя верить тем, кто тебе зла желал. Слово их неверное, наобещают с три короба, а как отвернёшься – жди какой-нибудь пакости.

– В друзья не напрашиваются, друзьями становятся, – заметил Калгама. – Повиси тут, о жизни подумай. Времени у тебя много будет.

Разбудил он мышку, сороку растормошил. Те глаза протирают, удивляются:

– Что это было? Поморок ни с того, ни с сего… Никогда такого не бывало! А что это за чудище в сети болтается, орёт?

Всё им рассказал Калгама. Мышка с сорокой друг к дружке прижались, запросились: