Величие и падение Рима. Том 1. Создание империи - [113]

Помпей

Помпей был умный вельможа, вполне довольный своими почестями, своим огромным богатством, своей неожиданной страстью, явившейся у него уже в зрелом возрасте, к молодой и прекрасной Юлии; вельможа, убежденный, что он великий человек, готовый согласиться управлять миром при условии, что это не будет мешать его привычкам и его удовольствиям.

Красс

Красс был человек более твердый и более упрямый, честолюбец, ненасытный во власти и богатстве. Не довольствуясь обладанием столькими рабами, домами, кредитом, таким большим количеством золота, столькими землями, рудниками, он снова замышлял свои старые проекты о великом военном предприятии, которое сделало бы его равным Лукуллу и Помпею и вознаградило бы его за неудачи последних лет. Но вне своей семьи это был ужасный эгоист, менее занимавшийся порядком или беспорядком в империи, чем здоровьем своих детей или мелкой ошибкой в своих частных счетах.

Цезарь и его критики

Что касается Цезаря, то никто не мог произнести тогда о нем беспристрастного суждения. Этот патриций, имевший такой прекрасный литературный талант, чудно говоривший и писавший, изучавший и быстро усваивавший столько вещей, от астрономии до стратегии, и выступивший на политическую арену с умеренностью и здравым смыслом, обманул потом надежды всех серьезных людей. Он^внес столько цинизма в политику, делая огромные долги, продаваясь, меняя каждый день свою программу и идеи, впутав в политику женские интриги, возбуждая бедных против богатых и знатных, что все были настороже. Разве он, вождь партии бедняков, стремившийся положить конец злоупотреблениям крупных капиталистов, не осмелился продаться им в одном из наиболее двусмысленных дел своего времени — в деле о понижении откупной платы за азиатские подати? И такой-то несерьезный человек готовился ехать в Галлию, вести там войны и производить завоевания! У него не было никакой практики: все в Риме знали, что у него не было даже крепкого здоровья, что он очень нежен, болезнен и подвержен падучей болезни. Современники, видевшие во всех событиях дело небольшого числа людей, не могли объяснить себе, как события, так сказать, роковым образом отвратили Цезаря от его самых мудрых намерений, от его самых прекрасных проектов, от его самых высоких стремлений. Этот человек, которого почти все современные историки так искренне рассматривают как решившего с юных лет завоевать мир и жизнь которого они описывают как сознательное усилие, обдуманное и направленное к верховной цели столь неизмеримого честолюбия, напротив, был до этих пор более всякого другого человека своего времени игрушкой событий; он постоянно был принужден ими действовать противно своим намерениям. Одаренный удивительным научным и артистическим умом, полный воображения, деятельности, честолюбия, он даже в политике всегда искал силы и красоты, гармонии и равновесия. Выступая в качестве вождя демократии, состоявшей из выдающихся и образованных людей, он действительно думал быть римским Периклом, приготовлявшимся к управлению обширной империей изучением в школах красноречия, искусства и изящества. Но бедность его фамилии и прогресс политического индифферентизма в высших классах разрушили его прекрасный проект. Чтобы выдвинуться, он должен был войти в долги, потом, когда демократия изменилась в демагогию, продался Крассу. Он навлек на себя ненависть знати и, безжалостно преследуемый, вынужден был защищаться, заискивать расположения бедных классов, прибегать к всевозможным средствам, чтобы добыть деньги и, наконец, путем последовательных падений сделался политиканом, демагогом и деловым человеком. Живой и впечатлительный, он в бешенстве борьбы много раз доходил до потери своей умеренности, до жестокого преследования своих врагов, до скандальной наглости. Однако он никогда не позволял себе окончательно увлечься. Он всегда умел удержаться в тот момент, когда рисковал уступить невозвратному безумию; столь сильны были в нем благоразумные и умеренные инстинкты даже посреди волнений этой беспокойной эпохи.

Судьба и человеческое величие

И теперь судьба уводила его, четвертого Гая римской демократии, по той Фламиниевой дороге, которую ее первый вождь открыл в будущее; она вела его окончить великое предприятие, начатое Гаем Фламинием и продолженное Гаем Гракхом и Гаем Марием. Однако его единственной целью при отъезде в Галлию было удачными победами снова завоевать удивление высших классов, отнятое у него цепью роковых обстоятельств.[742] Закон жизни был тогда тот же, что во все времена, и великие люди той эпохи были так же невежественны, как и великие люди других времен, в историческом деле, бессознательными орудиями и жертвами которого они были в одно и то же время. Они, как все другие человеческие существа, были игрушкой того, что мы можем назвать Судьбой истории и что является только совпадением, непредвиденной стремительностью событий и взрывом скрытых сил. Этому взрыву было суждено быть ужасным как раз для трех лиц, соединившихся с целью сделаться властителями империи. Если эти люди поднялись так высоко, если слава, богатство, честолюбие, ум, удача дали им могущество, возраставшее по мере того, как разрушались учреждения древней республики в прогрессе политического скептицизма высших классов, то им все же нельзя было избегнуть общего закона, господствующего во всей мировой истории. Скоро должен был наступить день, в который их величие принудило бы их взять на себя ответственность и бремя, превышавшее их силы так же, как они пользовались почестями более их заслуг. Темная Судьба готовила для всех их трагические сюрпризы.