Веласкес - [6]

С кем же война? Это объявлен крестовый поход против арабского племени, которое мирно возделывало поля и сахарные плантации, против бедных, давно крещенных и обезоруженных морисков. Давняя ненависть некогда побежденных к победителям не давала покоя испанской знати и духовенству. Они забыли, что арабы превратили Испанию в цветущий сад, осушили ее болота, построили каналы, мосты и дороги, возвели прекрасные города. Не могли они простить им, что арабы завоевали их страну за два года, тогда как испанцам ради отвоевания своих земель понадобилось дать 3700 битв и истратить 800 лет! За это долгое время война против неверных вошла в обычай. Духовенство неистовствовало, высшие сановники церкви разжигали дикий, безудержный фанатизм у верующих. Арабам приписывались все смертные грехи. Их упрекали в том, что они, приняв новую веру, недостаточно ревностные католики и тайно исповедуют религию своего Магомета. Они–де не идут в священники и монахи, все женятся, а потому непомерно размножаются. В армии ведут себя как шпионы, монополизировали ремесло и торговлю и разбогатели так, что подкупают всех и вся, за что они заслуживают всяческого осуждения.

Так на протяжении десятков и сотен лет велась травля целого народа. А совсем недавно, при взятии Гранады, духовенство учинило чудовищный «акт веры». На огромном костре, разложенном на городской площади, было сожжено около миллиона томов. Книги и рукописи уничтожались только потому, что в них обнаруживали арабские буквы. Их нарекали «проклятым» именем корана и предавали всепожирающему огню. Чем не варварский праздник невежества! Морискам мстили даже за гуманизм их предков, которые были веротерпимы и разрешали всем «славить господа по обычаям и законам праотцов своих».

Но была и другая — главная — причина у этой войны. Их ненавидели и хотели от них избавиться, чтобы завладеть их имуществом, отобрать у них жилища и мастерские.

Католические святоши не могли этого сделать без разрешения и помощи короля. И вот 22 сентября свершилось то, о чем говорили в народе с самого начала года. В Валенсии был обнародован королевский декрет, основные пункты которого гласили: «Все мориски, как рожденные в Испании, так и чужеземцы, за исключением рабов, по истечении трех дней после сообщения приказа обязаны явиться в порты для посадки на суда; разрешается им взять с собою столько движимого имущества, сколько они сумеют унести».

Вскоре власти издают новые декреты, касающиеся изгнания морисков из других областей — Кастилии, Ламанчи, Гранады, Андалузии.

Земли многострадальной страны вновь огласились криками о помощи. Каждый день приносил новые известия. То здесь, то там мориски решали не подчиняться приказу и оставались на местах. Иные изгоняли испанцев и брались за оружие, чтобы до конца отстаивать свою свободу и независимость. Народ роптал. Зачем гнать в неведомые края людей? Многие, не боясь быть услышанными, громко говорили, что они ничего дурного не думают о своих соседях–морисках, с которыми прожили бок о бок всю жизнь, и что мориски не меньше католики, чем сам папа римский.

Глухо гудела Севилья. На улицах толпились встревоженные жители. Но едва из переулка показывалась черная сутана, двери патио хлопали, поглощая людей: святая инквизиция всегда бодрствует, это помнили все. Неспокойно было и в доме у де Сильва–и–Веласкес. Служанка Марианнелла лила горькие слезы — ее разлучали с любимым. Старая кухарка, сродни которой, пожалуй, было полгорода, целыми днями пропадала у своих.

— Херонима, — говорил вечером дон Хуан жене, — я сегодня был у Хуана Соролья. Там рассказывали, что многие идальго проявили великодушие и решили не давать своих вассалов в обиду. Чтобы их не убивали и не грабили по дороге, герцог Гандиа и маркиз Албайда сами провожают морисков к портам отправки в Берберию, а герцог Македа дал им вооруженное сопровождение до самого Орана.

— Не перевелись еще рыцари на свете, — вздыхала донья Херонима, — да пошлет им бог благословение.

Диего слышал все, занятый своим любимым делом. Перед ним лежали наброски. Вот двое морисков на конях скачут широкой равниной, прекрасная чернокудрая арабская красавица с алой розой в волосах и младенец, протянувший руки к цветку.

Мальчик многое передумал за эти дни. Один вопрос не давал ему покоя: почему бог, великий и всесильный, допускает на земле такие ужасы. Опять война! Что может быть ужаснее войны? А он, всезнающий и справедливый, не хочет помочь несчастным. Может, и вправду так велика их вина? Жаль, болен отец Саласар, он бы помог разобраться во многом. Правда, последнее время он не очень охотно отвечает на такие вопросы. И только однажды сказал, что если бы в жизни всегда побеждали не хитрость и сила, а честность, образование и трудолюбие, то арабы вечно могли бы жить в Испании. Что же имел в виду старый священник? Пока Диего размышлял, уголек под рукой послушно выводил замысловатые узоры, похожие и на арабскую вязь и на затейливое заморское кружево.

Не мог знать будущий художник, что пройдет всего несколько лет и он вновь прочувствует сегодняшний день и, до конца разобравшись в происходящем, напишет прекрасное, достойное гения полотно.