Век невинности - [95]

— Однако, — снова начала миссис Велланд, поднимаясь из-за стола и направляясь в дебри лилового атласа и малахита, известные под названием дальней гостиной, — однако мне до сих пор непонятно, как Эллен доберется сюда завтра вечером, а я предпочитаю уладить все не менее чем за сутки вперед.

Арчер оторвал завороженный взгляд от небольшой картины в восьмиугольной рамке из слоновой кости с ониксовыми медальонами, на которой были изображены два пирующих кардинала.

— Может быть, ее встречу я? — предложил он. — Я могу уйти из конторы и возле парома сесть в коляску, если Мэй отправит ее туда.

Сердце его при этих словах взволнованно забилось.

Миссис Велланд с облегчением вздохнула, а Мэй, которая тем временем отошла к окну, повернулась к мужу и одарила его сияющей улыбкой.

— Вот видите, мама, все и уладилось за сутки вперед, — проговорила она и, наклонившись, поцеловала озабоченно нахмуренный лоб матери.

Экипаж Мэй стоял возле дома, и она должна была отвезти Арчера на Юнион-сквер, где, пересев на бродвейскую конку, он мог добраться до конторы. Устроившись в углу коляски, она сказала:

— Я не хотела огорчать маму новыми вопросами, но мне не совсем понятно, как ты можешь завтра встретить Эллен и привезти ее в Нью-Йорк, если ты едешь в Вашингтон.

— Я никуда не еду, — отвечал Арчер.

— Не едешь? Что-нибудь случилось? — голос Мэй звучал звонко, как колокольчик, и был полон супружеской заботы.

— Дело отменено. То есть отложено.

— Отложено? Как странно. Я сегодня утром видела записку от мистера Леттерблера, в которой он пишет маме, что завтра едет в Вашингтон, чтобы выступить в Верховном суде по важному патентному делу. Ты ведь говорил именно про патентное дело?

— Ну да, но не может же вся контора взять и уехать. Мистер Леттерблер сегодня утром решил, что поедет он.

— Значит, дело не отложено? — продолжала она с совсем не свойственной ей настойчивостью, отчего Арчер залился краской так, словно жена его нарушила все привычные условности.

— Отложено не оно, а моя поездка, — отвечал он, проклиная себя за ненужные объяснения по поводу предполагавшейся поездки в Вашингтон и пытаясь вспомнить, где он читал, что умные лгуны приводят подробности, а самые умные их не приводят. Сказать Мэй неправду было вдвое легче, чем смотреть, как она пытается не показать виду, что поймала его с поличным.

— Я поеду позже — ради удобств твоего семейства, — продолжал он, трусливо прикрываясь сарказмом. Говоря это, он все время чувствовал, что она на него смотрит, и, чтобы она не подумала, будто он избегает ее глаз, посмотрел ей прямо в лицо. Взгляды их на мгновение встретились и, возможно, сказали обоим больше, чем они сами того желали.

— Да, страшно удобно, что ты все-таки сможешь встретить Эллен, — бодро согласилась Мэй. — Ты ведь заметил, как мама оценила твою любезность.

— Разумеется, я с удовольствием это сделаю.

Карета остановилась, и, когда он соскочил на мостовую, Мэй наклонилась к нему и положила свою руку на его.

— До свиданья, милый, — сказала она, глядя на него такими нестерпимо голубыми глазами, что он потом спросил себя, уж не блестели ли они от слез.

Он повернулся и поспешно зашагал через Юнион-сквер, как бы напевая про себя: «Целых два часа езды от Джерси-Сити до старухи Кэтрин. Целых два часа, а может быть, и больше».

29

Голубая женина коляска, с которой еще не сошел свадебный глянец, встретила Арчера у парома и с комфортом доставила его на Пенсильванский вокзал в Джерси-Сити.[172]

День был пасмурный, шел снег, и на огромном шумном вокзале горели газовые фонари. Шагая по платформе в ожидании вашингтонского экспресса, Арчер размышлял о людях, которые верят, что в один прекрасный день под Гудзоном построят туннель[173] и поезда Пенсильванской железной дороги будут проходить прямо в Нью-Йорк. Эти фантазеры предсказывали также постройку судов, способных за пять дней пересечь Атлантический океан, изобретение летательного аппарата, электрического освещения, беспроволочного телеграфа и другие чудеса из «Сказок тысячи одной ночи».

«Пускай все эти фантазии осуществятся, лишь бы подольше не строили туннель», — подумалось Арчеру. Охваченный блаженным мальчишеским восторгом, он представил себе, как госпожа Оленская выходит из вагона, он узнает ее издали в массе ничего не значащих лиц, она опирается на его руку, когда он ведет ее к карете, потом коляска медленно ползет к пристани среди оскользающихся лошадей, нагруженных повозок, горланящих возниц, въезжает на паром, и тут внезапно воцаряется тишина, и они, сидя рядом под снегом в неподвижной карете, чувствуют, как земля, вращаясь вокруг солнца, уходит у них из-под ног. Просто удивительно, сколько ему надо ей сказать и в какой красноречивой последовательности все это уложилось у него в голове…

Поезд с грохотом и лязгом подошел к вокзалу и, подобно обремененному добычей чудовищу, влезающему в берлогу, медленно подтянулся к платформе. Арчер бросился вперед, расталкивая толпу и заглядывая в окна высоких вагонов. Потом поблизости вдруг возникло бледное и удивленное лицо госпожи Оленской, и им вновь овладело чувство горечи оттого, что он совершенно забыл, как она выглядит.