Век невинности - [117]

Шрифт
Интервал

Сердце его давно уже не билось и не трепетало под его свободным жилетом с такою силой, словно оно вот-вот выскочит из груди, заставив кровь волною прилить К голове. Любопытно было бы узнать, ведет ли себя так же сердце его сына в присутствии Фанни Бофорт, подумал он и решил, что нет. «Оно, без сомнения, бьется не менее сильно, но совсем в ином ритме», — размышлял он, вспоминая холодную сдержанность, с которой молодой человек объявил о своей помолвке, считая само собою разумеющимся, что семья ее одобрит.

«Эта молодежь уверена, что она получит все, чего только пожелает, тогда как мы почти всегда были уверены, что не получим ничего, и в этом вся разница. Любопытно, однако, узнать, может ли сердце так бешено биться от чего-то, в чем человек уже заранее твердо уверен?»

Дело происходило назавтра после их приезда в Париж, и весеннее солнце удерживало Арчера у открытого окна, из которого открывался серебристый простор Вандомской площади. Единственное — почти единственное — условие, которое он поставил, когда согласился поехать с Далласом за границу, что его не заставят жить в одном из пресловутых новомодных «дворцов».

— Да, конечно, — добродушно согласился Даллас. — Мы поедем в какое-нибудь славное старомодное местечко — ну, скажем, в «Бристоль», — и отец его онемел, услышав, как вековую резиденцию императоров и королей нынче называют старомодным заведением, где останавливаются ради забавных неудобств и застарелого местного колорита.

В первые, беспокойные годы Арчер не раз мысленно рисовал себе картину своего возвращения в Париж, но постепенно мечты его тускнели, и он пытался увидеть город лишь как фон, на котором проходила жизнь госпожи Оленской. Ночами, одиноко сидя в библиотеке, когда все домашние давно уже спали, он воскрешал в памяти лучезарный приход весны на окаймленные каштанами проспекты, цветы и статуи в общественных садах, аромат сирени, несущийся с тележек цветочниц, величавое течение реки под большими мостами, толпу художников, артистов и студентов, до краев заполняющую все городские артерии. Теперь это зрелище во всем своем великолепии предстало его взору, и, любуясь им из окна, он чувствовал себя робким, старомодным, неполноценным — всего лишь жалкой серой тенью, ничем не похожей на того блестящего молодого человека, каким он некогда мечтал быть…

Даллас весело похлопал его по плечу.

— Ну как, папа! Правда, здорово? — Некоторое время они молча любовались видом, а потом молодой человек продолжал: — Кстати, у меня есть для тебя приятная новость — в половине шестого нас ждет графиня Оленская.

Он произнес это небрежно, равнодушно, словно сообщал что-то не особенно важное, например, в котором часу отходит завтра их поезд во Флоренцию. Арчер посмотрел на сына, и ему почудилось, будто в веселых глазах юноши блеснула озорная искорка его прабабушки Минготт.

— Разве я тебе не говорил? — продолжал Даллас— Я обещал Фанни сделать в Париже три вещи — раздобыть ей последние пьесы Дебюсси[192] в переложении для фортепьяно, сходить в Гранд-Гиньоль[193] и повидать госпожу Оленскую. Понимаешь, она столько сделала для Фанни, когда мистер Бофорт послал ее из Буэнос-Айреса в монастырский пансион Успения пресвятой девы. У Фанни не было ни друзей, ни знакомых в Париже, и госпожа Оленская была очень к ней добра и во время каникул показывала ей город. Она, кажется, дружила с первой миссис Бофорт, и потом она ведь нам родня. Сегодня утром перед уходом я ей позвонил и сказал, что мы с тобой здесь и хотим к ней зайти.

Арчер не сводил с него удивленного взгляда.

— Ты сказал ей, что я здесь?

— Конечно, почему же нет? — Даллас вопросительно поднял брови. Не получив ответа, он взял отца под руку и красноречиво стиснул ему плечо. — Слушай, папа, а какая она была?

Арчер почувствовал, как под бесцеремонным взглядом сына кровь бросилась ему в лицо.

— Да уж признайся, вы ведь с ней были большие друзья. Говорят, она была прехорошенькая.

— Прехорошенькая? Не знаю. Она была не такая, как все.

— Вот-вот, в этом-то все дело! Когда она является, она не такая, как все, и ты сам не знаешь почему. Точно так же и у меня с Фанни.

Отец отступил от него, высвобождая руку.

— С Фанни? Ну что ж, мой милый… я очень рад. Однако я не вижу…

— Да перестань, папа, что ты за ископаемое! Ведь она когда-то была… твоей Фанни, правда?

Даллас телом и душой принадлежал к новому поколению. Он был первенцем Ньюленда и Мэй Арчер, но никто никогда не мог внушить ему ни капли скромности. «Какой смысл из всего делать секреты? Это приводит лишь к тому, что люди стараются их разнюхать», — возражал он, когда его призывали к сдержанности. Однако теперь, встретив насмешливый взгляд сына, Арчер прочитал в нем сочувствие.

— Моей Фанни?

— Ну да, женщиной, ради которой ты готов был бросить все на свете… но только ты не бросил, — продолжал его непонятный сын.

— Нет, не бросил, — с некоторой торжественностью подтвердил Арчер.

— Да, старина, но мама сказала…

— Мама?

— Да, за день до смерти. Помнишь, она позвала к себе меня одного? Она сказала, что с тобой мы не пропадем, потому что очень давно, когда она тебя попросила, ты отказался от того, чего хотел больше всего на свете.


Еще от автора Эдит Уортон
Эпоха невинности

Графиня Эллен Оленская погружена в свой мир, который сродни музыке или стихам. Каждый при одном лишь взгляде на нее начинает мечтать о неизведанном. Но для Нью-Йорка конца XIX века и его консервативного высшего света ее поведение скандально. Кузина графини, Мэй, напротив — воплощение истинной леди. Ее нетерпеливый жених, Ньюланд Арчер, неожиданно полюбил прекрасную Эллен накануне своей свадьбы. Эти люди, казалось, были созданы друг для друга, но ради любви юной Мэй к Ньюланду великодушная Оленская жертвует своим счастьем.


В доме веселья

Впервые на русском — один из главных романов классика американской литературы, автора такого признанного шедевра, как «Эпоха невинности», удостоенного Пулицеровской премии и экранизированного Мартином Скорсезе. Именно благодаря «Дому веселья» Эдит Уортон заслужила титул «Льва Толстого в юбке».«Сердце мудрых — в доме плача, а сердце глупых — в доме веселья», — предупреждал библейский Екклесиаст. Вот и для юной красавицы Лили Барт Нью-Йорк рубежа веков символизирует не столько золотой век, сколько золотую клетку.


В лучах мерцающей луны

Впервые на русском — увлекательный, будто сотканный из интриг, подозрений, вины и страсти роман классика американской литературы, автора такого признанного шедевра, как «Эпоха невинности», удостоенного Пулицеровской премии и экранизированного Мартином Скорсезе.Сюзи Бранч и Ник Лэнсинг будто созданы друг для друга. Умные, красивые, с массой богатых и влиятельных друзей — но без гроша в кармане. И вот у Сюзи рождается смелый план: «Почему бы им не пожениться; принадлежать друг другу открыто и честно хотя бы короткое время и с ясным пониманием того, что, как только любому из них представится случай сделать лучшую партию, он или она будут немедленно освобождены от обязательств?» А тем временем провести в беззаботном достатке медовый не месяц, но год (именно на столько, по расчетам Сюзи, хватит полученных ими на свадьбу подарков), переезжая с виллы на озере Комо в венецианское палаццо и так далее, ведь многочисленные друзья только рады их приютить.


Торжество тьмы

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Избранное

В однотомник избранных произведений американской писательницы Эдит Уортон (1862–1937) пошли роман «Век наивности» (1920), где писательница рисует сатирическую картину нью-йоркского высшего общества 70-х годов прошлого века, повесть «Итан Фром» (1911) — о трагической судьбе обедневшего фермера из Новой Англии, а также несколько рассказов из сборников разных лет.Вступительная статья А. Зверева. Примечания М. Беккер и А. Долинина.


Рассказы

В книгу вошли рассказы Эдит Уортон из сборников разных лет.Примечания М. Беккер и А. Долинина.


Рекомендуем почитать
Обозрение современной литературы

«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».


Деловой роман в нашей литературе. «Тысяча душ», роман А. Писемского

«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».


Ошибка в четвертом измерении

«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».


Мятежник Моти Гудж

«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».


Четыре времени года украинской охоты

 Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...


Человеческая комедия. Вот пришел, вот ушел сам знаешь кто. Приключения Весли Джексона

Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.