Век невинности - [103]

— Зато есть музей — в парке,[177] — заметив ее удивление, пояснил он. — В половине третьего я буду у входа.

Она ничего не ответила и, повернувшись, быстро села в карету. Когда карета тронулась, госпожа Оленская наклонилась вперед, и ему почудилось, что в темноте она помахала ему рукой. Обуреваемый противоречивыми чувствами, он посмотрел ей вслед. Ему казалось, будто он говорил не с тою женщиной, которую любит, а с какой-то другой, с которой делил уже приевшиеся наслаждения — до того невыносимо было чувствовать себя в плену этих пошлых слов и понятий.

— Она придет! — чуть ли не с презрением сказал он себе.

Избегая популярного собрания Вулф,[178] чьи забавные полотна занимали одну из главных галерей причудливого здания из чугуна и разноцветных изразцов, называемого Метрополитен-музей, они прошли по коридору в комнату, где в унылом уединении плесневели памятники древности Чеснолы.[179]

Никто не нарушал их одиночества в этом унылом убежище и, усевшись на диван, расположенный вокруг центрального калорифера парового отопления, они молча смотрели на шкафы черного дерева, где под стеклом хранились извлеченные из праха обломки Илиона.[180]

— Странно, что я никогда здесь не была, — сказала госпожа Оленская.

— Гм… я думаю, когда-нибудь здесь будет великолепный музей.

— Да, — рассеянно согласилась она.

Она встала и прошлась по комнате. Арчер любовался легкими движениями ее фигуры, девически стройной даже в тяжелых мехах, модной меховой шапочкой, изящно отделанной крылом цапли, и похожими на плоские завитки виноградной лозы колечками темных волос на висках. Как и при каждой их встрече, он был весь поглощен черточками, составлявшими ее особенное очарование. Вскоре и он поднялся и подошел к шкафу, перед которым она стояла. Стеклянные полки были уставлены мелкими обломками, в которых с трудом угадывались предметы домашнего обихода, украшения и безделушки из стекла, глины, потускневшей бронзы и других истертых временем материалов.

— Как жестоко, что в конце концов все теряет смысл… — сказала она. — Как эти вещи — когда-то они были необходимыми и важными для забытых людей, а теперь их нужно рассматривать в лупу и снабжать этикеткой «назначение неизвестно».

— Да, но пока…

— Ах, пока…

Когда она стояла перед ним в своей длинной котиковой шубке, спрятав руки в маленькую круглую муфту, с вуалью, словно прозрачная маска, наполовину закрывшей ее лицо, а букетик фиалок, который он ей принес, колыхался от ее порывистого дыхания, ему просто не верилось, что эта безупречная гармония линий и красок когда-нибудь падет жертвой нелепого закона изменений живой природы.

— А пока имеет значение все, что касается вас, — сказал он.

Задумчиво взглянув на него, она воротилась к дивану. Он сел рядом и молча ждал, как вдруг услышал звук шагов, гулко отдававшихся в анфиладе пустых комнат, и физически ощутил гнет уходящих минут.

— Что вы хотели мне сказать? — спросила она, словно тоже получила предостережение.

— Что я хотел вам сказать? — повторил он. — Мне кажется, вы приехали в Нью-Йорк потому, что испугались. — Испугалась?

— Да, вы испугались, что я приеду в Вашингтон. Она опустила глаза на муфту, и он увидел, что руки ее беспокойно двигаются.

— Так что же вы скажете?

— Что я скажу? Да, — ответила она.

— Значит, вы действительно испугались? Вы знали?

— Да, я знала…

— Ну и?.. — настаивал он.

— Ну и… Ведь так будет лучше, правда? — вздыхая и вопросительно глядя на него, отозвалась она.

— Лучше?

— Так мы причиним меньше зла другим. Разве вы не этого всегда хотели?

— Чтобы вы были здесь — близко и все равно далеко? Встречаться с вами так, как сейчас, тайком? Это прямо противоположно моим желаниям. Я говорил вам прошлый раз, чего я хочу.

Она помедлила.

— И вы по-прежнему думаете, что так будет хуже?

— В тысячу раз! — Он умолк. — Было бы легко сказать вам неправду, но правда заключается в том, что я нахожу это отвратительным.

— О, я тоже! — с глубоким вздохом облегчения воскликнула она.

Он нетерпеливо вскочил.

— Ну вот… теперь моя очередь спросить — ради всего святого, что же, по-вашему, лучше?

Она опустила голову, все еще сжимая и разжимая руки в муфте. Шаги приблизились, и сторож в обшитой галуном шапке безучастно прошел по комнате, словно крадущееся по кладбищу привидение. Оба дружно уставились на стоявший перед ними шкаф, а когда служитель скрылся среди вереницы мумий и саркофагов, Арчер заговорил снова:

— Что же, по-вашему, лучше? Вместо ответа она прошептала:

— Я обещала бабушке остаться с нею. Мне казалось, что здесь я надежнее укроюсь от опасности.

— То есть от меня?

Не глядя на него, она чуть заметно наклонила голову.

— От опасности любить меня?

Профиль ее оставался недвижимым, но Арчер увидел, как слеза скатилась с ресниц и повисла на вуали.

— От опасности причинить непоправимое зло. О, не будем такими, как все остальные! — взмолилась она.

— Остальные? Я ничем не отличаюсь от других. У меня такие же стремления, такие же мечты.

Она чуть ли не с ужасом взглянула на него, и он увидел, что ее щеки заметно покраснели.

— Вы хотите… вы хотите, чтобы я один раз к вам пришла, а потом уехала домой? — вдруг осмелев, тихо и отчетливо спросила она.