Век гигантов - [37]

Тревожное молчание нарушил Мъмэм — предводитель. Он не обратился к своим воинам и не обратился к человечкам, он спросил мастодонта на языке животных:

— Огонь — страшно?

— Пустяки, — флегматично отвечал серый гигант, — огонь — ручной…

Тогда краснокожие, по знаку предводителя, чинно уселись в круг и с глубокой мыслью на лице стали наблюдать за костром, за палочками, за скорчившимися ломтиками мяса и за действиями человечков. От ворот наблюдали за тем же их четвероногие друзья.

Очень вкусно пахло жареным; аппетитный сок каплями падал в костер, шипел и улетучивался. Мъмэм, ближе всех сидевший к огню, глянул вопросительно на медика и на Николку, протянул топор под капающий сок и снова взглянул. Те молчали: пускай исследует. Золотистый сок образовал лужицу на металле. Мъмэм хотел вынуть топор из огня, в это время ломтик мяса упал с вертела в лужицу. Мъмэм, ухмыльнувшись, вынул топор, положил его на песок и склонился над ним, жадно вдыхая носом аромат жареного.

— Вах! — молвил он с блестящими от удовольствия глазами.

Затем он осторожно коснулся насквозь пропеченного ломтика — ломтик куснул его за пальцы… Дикарь отдернул руку и обругал жареное мясо «вонючей мышью», так и сказал — «какка мушь!».

— Айе! — Аххо! — Хуу! — застонала краснокожая братия — с удивлением, негодованием и гневом, будто ломтик каждого из них тяпнул за пальцы. С угрозой вскочили на ноги громадные псы.

Чтобы не вышло какого-нибудь неприятного инцидента, Николка показал, как надо обращаться с горячим предметом: взял с топора мясо и забросал его с руки на руку. Он передал Мъмэму вполне остывший кусок. Дикарь, откусивший крохотную часть, зачмокал восхищенно и передал ее соседу. Сосед поступил так же. Но, вопреки желанию краснокожих, всем познакомиться с необыкновенным вкусом не удалось: одного ломтика едва хватило человек на пять. Зато какое поднялось чмоканье, когда Николка — в ущерб себе и Скальпелю — щедро оделил дикарей великолепно поджаренным шашлыком, снятым с двух вертелов!.. Собакам он еще раньше бросил четверть туши быка, разрезанной на куски.

На этом знакомство людей плиоцена с начатками новой для них культуры не окончилось.

Дикарь, отличавшийся ото всех меньшим ростом, плутоватой смешливой физиономией и шрамом поперек всего лба и темени, — по имени Ург, что на языке плиоцена значило «змея», — пожелал осмотреть камни, рождающие огонь. Николка передал ему кремень и колчедан. Ург, исследовав их на глаз, на вкус, на запах и на ощупь, стал высекать искры, светясь детской радостью. Искры падали на песок и пропадали; отыскать их там не удавалось, а искали все 20 человек и — с большой настойчивостью. Дикари начали сердиться, рычать и бить кулаками место, пожирающее искры. Тогда фабзавук подставил Ургу опилки, рассыпанные ровным слоем на плоском камне, и показал, как надо держать огниво, чтобы искры выходили густым пучком. Через пять-шесть сильных ударов опилки затлели. Николка поднес к ним сухой листик и раздул пламя… Как малые ребята, дикари стали рвать друг у друга чудодейные камни — каждому хотелось самостоятельно проделать тот же чудесный эксперимент. Вспыхнула свалка. Скальпель ехидно посмеивался:

— Гляди-ка, коммунисты-то разодрались!..

Николка утихомирил драку, принеся целую кучу кремней и осколков колчедана и раздав их первобытникам.

В течение следующего получаса мир и согласие царили на широком дворе под смеющимся осенне-грустно солнцем; только и слышны были: лязг камней, ожесточенное раздувание тлеющих опилок да дружеская собачья грызня из-за костей.

— Практические занятия по добыванию огня, — сыронизировал Скальпель.

Через полчаса каждый из дикарей умел высекать огонь и разводить костер. Николкины запасы топлива все ушли на эту науку. Двадцать костров пылало на дворе, двадцать дикарей торжественно отплясывали около них, — даже с перешибленной голенью скакал на одной ноге. Николка завершил свою науку, показав, как делаются из лыка и мочалы сумки для хранения огнива.

Но… «как волка ни корми, он все в лес смотрит», — говорит пословица… Получив знание и все принадлежности для добывания огня, дикари заскучали и действительно стали поглядывать с тоскою в сторону леса. Суровая обстановка первобытной жизни приучила их до самой глубокой ночи находиться в интенсивном движении. Из необходимости обеспечивать себе ежедневное пропитание рождалось это движение, а родившись, оно само стало необходимым. Короче говоря, дикарям нужно было тратить энергию. Правда, их желудки были набиты туго, на вечер оставалось достаточно мяса, и все же они заскучали. Только трое из двадцати — тяжелораненые Гух, Оджа и Вырк — не выказывали скуки: они укладывались спать. Остальные же определенно собирались улизнуть, но тут произошло событие, виновниками которого были сизая ворона и маленький Эрти. И событие это приковало краснокожих еще часа на два к коричневым человечкам.

На двор залетела ворона, самая обыкновенная ворона, «к-ка», на языке плиоцена. Она, по всей видимости, отбилась от стаи, пролетевшей незадолго перед этим реку. Мясо, лежавшее перед носом инвалида Керзона, привлекло ее воровское внимание. Но покой Керзона зорко охранял Эрти. Как только крылатая воровка сорвалась с ограды в направлении к этому мясу, Эрти схватил лук (с ним он и во сне не расставался) и пустил в нее меткую стрелку. Ворона упала с перебитым крылом. Дальше этого месть малыша не распространилась, и он позволил раненой птице забиться под ясли Живчика, — в стойле лошади все гонимые почему-то искали себе убежище. Эрти не считал своего поступка за подвиг. Иначе думали дикари: у них сразу отпало желание задать в лес деру. Послышались восторженные: