Век Филарета - [11]

тываемое обоими сильное религиозное чувство и с удивлением открытое друг в друге стремление еще более приблизиться к Гос­поду, полнее и глубже, чем проповедуют священники в церкви, понять учение Христово.

    В то время русское дворянство оказалось оторванным от род­ных корней народной жизни и православия. Могучей рукою Петра была вырыта пропасть между дворянским слоем и основной мас­сой народа, немногие могли преодолеть ее. Большинство же, пы­таясь удовлетворить естественную тягу души к духовному про­свещению, обратилось к мистическим учениям, во множестве появившимся в Европе. Масонство виделось желанным лучом света, и многие спешили на этот свет.

   В книге «О заблуждениях и истине» одного из виднейших европейских мистиков Сен-Мартена говорилось: «Следить за ма­терией — значит толочь воду. Я познал лживые науки мира сего и познал, почему мир не может ничего постичь: на эти науки направлены только низшия способности человека. Для наук че­ловеческих нужен один разум, оне не требуют души; между тем для наук божественных разума не нужно, ибо душа их вся по­рождает...» Масонство предлагало организованные формы для про­явления такого рода мистических настроений.

    Казалось бы, явными противниками масонства были вольтерьянствующие вольнодумцы. Отзыв их кумира об учении Сен-Мар­тена был таков: «Не думаю, чтобы когда-либо было напечатано что-либо более абсурдное, более темное, сумасшедшее и глупое, чем эта книга». Между тем поэмы Вольтера, самый дух его со­чинений, широко известных во всех домах столичного и отчасти провинциального российского дворянства, был пронизан ядом насмешки и ненависти к святыням христианства, что с очевид­ностью также влекло от церкви, от веры отцов и дедов.

   При всей закрытости масонства известно было, что цели оно провозглашает самые благородные и чистые, что все входящие в общество (и князья и лавочники) считались братьями и обязаны были помогать друг другу. Масонство выглядело неким собранием благородных людей. Пылкий и чистый сердцем Лабзин с радостью принял предложение о вступлении в общество, и жена поддержала его. Оба желали посвятить себя делам милосердия и благотворе­ния, дабы увеличить счастье на скудной добром земле.

   Продвигаясь по этому пути, Лабзин стал видным масоном и в 1800 году основал в Петербурге новую ложу. Анна Лабзина стала его верной помощницей и даже, в нарушение масонских правил, запрещавших участие женщин, присутствовала на

некоторых заседаниях, что, впрочем, не указывалось в протоколах.

   Власть занимала в отношении масонов позицию смутную. Открытого преследования их не начинали, поскольку в масонство пошли сливки русской аристократии — князь Андрей Борисович Куракин, князь Григорий Петрович Гагарин, граф Яков Алексеевич Брюс, граф Петр Разумовский, барон Строганов. С другой же стороны, власть не могла смириться с существованием в государстве тайной организации, прямо связанной с иностранными державами и преследующей неясные цели. Государыня Екатерина Алексеевна вознамерилась побороть зло. Приближенные ее (сами почти сплошь вольные каменщики) указали противника — Николая Новикова.

   Расчёт был прост. Новиков, верно, принадлежал к масонскому

Обществу и был чрезвычайно активен в своей деятельности, однако не совсем в той сфере, в какой желательно было бы обществу

Во взятой в аренду университетской типографии для всемерного распространения просвящения в России он издавал сотни книг, от букварей и учебников до богословской и философской литературы. А в Зимнем дворце помнили, как недовольна была государыня многими публикацыями в давних новиковских журналах, где прямо звучала насмешка над иными её драматическими творениями. Молодой Новиков принял за чистую монету вольнолюбивый дух екатериненского наказа, забыв, что опасно задевать самолюбие автора, тем более автора венценосного и очень памятливого. Приманка сработала.

  Высочайшем указом императрицы от 23 декабря 1785 года московскому главнокомандующему графу Брюсу и высокопреосвещенному митрополиту московскому Платону предписывалось. освидетельствовать издания типографии отставного поручика Новикова, ибо, как отмечалось, из оной типографии выходят странные книги». Митрополиту Платону поручено было также испытать самого Новикова в православном законе, «а в книгах типографии его не скрывается ли умствований, несходных с простыми и чистыми правилами веры нашей православной и граж­данской должности».

   26января 1786 года митрополит Платон донес государыне, что поручик Новиков призван был и испытан в догматах православной греко-российской Церкви и оказался примерным христианином. Изъятые книги митрополит разделил на три разряда:

1) книги собственно литературные, которые по скудости литера­туры отечественной желательны к распространению; 2) книги мистические, которых высокопреосвященный просто не понял и потому судить о них не может; 3) книги самые зловредные, развращающие добрые нравы и ухитряющиеся подкапывать твер­дыни святой нашей веры. «Сии-то гнусныя и юродивыя порож­дения так называемых энциклопедистов,— писал митрополит Пла­тон,— следует исторгать, как пагубныя плевела, развращающая добрыя нравы». Спустя два месяца указом государыни графу Брюсу дано было знать, какие книги изъять из книжных лавок и сжечь. Дополнительно московскому главнокомандующему было сооб­щено, что государыне приятно будет, ежели после окончания аренды Новиковым университетской типографии сия аренда не будет возобновлена.